Бремя прошлого
Шрифт:
В их крытом соломой, сложенном из камня, побеленном известкой доме была всего одна комната с земляным полом. В камине постоянно горел торф, и над слабыми языками пламени в черном чугунном котелке обычно кипел водянистый суп. Поперек очага висела нитка коптившейся рыбы, пойманной Дэниелом в бухте и добавлявшей неописуемый «аромат» к запаху торфа и цыплят, копошившихся в углу, на куче соломы.
Этот «аромат» пропитал насквозь мальчиков и стал неотъемлемой их частью. Так было до того дня, когда двенадцатилетний Финн оказался в Большом Доме. И однажды
– Эй, мальчик! От тебя разит дикими зверями! Убирайся отсюда вместе с этой вонью! И не появляйся здесь, пока не отмоешься.
Пристыженный Финн выронил из рук пустые ведра и умчался в конюшню, где Дэниел помогал отцу убирать из стойл навоз. Вокруг них жужжали мухи. Финн стоял и смотрел, как они ползали по испачканной навозом соломе, и впервые задумался над их положением в Большом Доме. И он сам, и отец с братом были здесь последними людьми – уборщиками навоза и подносчиками угля.
– Что с тобой? – опершись на вилы, взглянул на брата Дэниел. Глаза Финна были злыми, а щеки пылали. – Не заболел ли ты, парень?
Дэниел подошел к брату. Воспоминания о том, как его мать и шестеро братьев и сестер метались в жару, в конце концов, унесшем их в могилу, всплыли в его сознании, и он приложил свою широкую ладонь ко лбу Финна, с тревогой всматриваясь в лицо мальчика. Лоб был холодным, и Дэниел облегченно вздохнул. После смерти матери отец стал пить так, что почти никогда не бывал трезвым. Дэниелу пришлось взять на себя роль хозяина в разваливавшемся доме и ответственность за младшего брата.
Все ожидали, что Дэниел О'Киффи вырастет в добропорядочного, сильного мужчину и станет хорошим мужем одной из деревенских девушек; другое дело – Финн. «С такой наружностью да со сладкими речами, – рассуждали за стаканом вина отцы семейств, – надо будет держать ухо востро и, пожалуй, запирать дочерей дома, когда этот Финн О'Киффи войдет в мужскую силу».
Пока же Финн не чувствовал, что являл собою потенциальную угрозу для женщин. Он не чувствовал ничего, кроме жгучего стыда и злости на самого себя за то, что никогда не задумывался о том, как от него пахнет.
– Почему ты ни разу не сказал мне об этом? – спросил он брата, отшвыривая ногой слипшуюся солому. – Почему не говорил, что от меня воняет конским навозом? Диким зверем, как она сказала. И все смеялись.
Краска стыда тронула щеки Дэниела, когда он посмотрел на брата. Во всем виноват был он, Дэниел. Ведь он отвечал за все. Ему следовало знать, что в доме нужно поддерживать чистоту, следить за тем, чтобы они как следует мылись каждый день и чтобы одежда всегда была чистой.
– От нас никогда так не пахло при маме, – сердито сказал он. Отбросив в сторону вилы, он схватил брата за руку и повел к водяной колонке. – Стягивай с себя все, дружище, – приказал он.
Финн колебался. Был довольно сильный ветер, и он знал, что вода ледяная.
Дэниел наполнил водой оцинкованное ведро и вылил ее на брата. Финн завопил, и весь конный двор залился долго не стихавшим
– В кладовке найдешь чистую мешковину, – сказал он, наконец, закончив процедуру. – Завернись в нее и иди домой. Вечером выстираем твою одежду, и завтра уже ни одна служанка не скажет, что от моего брата разит дерьмом.
Финн побежал между деревьями к дорожке, которая вела в их домик. Он боялся, что кто-нибудь может увидеть его посиневшим от холода и едва прикрытым куском грубой старой мешковины. Сердце его упало, когда он услышал топот копыт по изрытой дороге. Он выглянул из-за угла, со страхом думая о том, кто бы это мог быть.
Глаза его расширились от ужаса, и он с громким стоном бросился в канаву под изгородью. Топот копыт приближался. Он замер в зарослях крапивы, моля Бога, чтобы его не заметили.
– Эй, Сил, как ты думаешь, что это там шуршит? – услышал Финн громкий и властный серебристый голос.
– Я думаю, что это какой-нибудь дикий зверь. Может быть, медведь, Лилли? В Ирландии есть медведи?
– Ну, разумеется. Танцующие медведи, – отозвался голос той, которую звали Лилли. – А что, Сил, не заставить ли нам его сплясать?
И в ту же секунду Финн ощутил легкое прикосновение рукояти плетки к своему боку.
– Поднимайся, кто бы ты ни был, ну же, поднимайся! – раздался насмешливый голос.
Он медленно повернул голову и увидел девочку. От ее рук исходил запах хорошего мыла.
– Вставай же, медвежонок, – дрожа от любопытства, подпрыгивала в своем седле Сил. – Он попляшет для меня, правда ведь, Лилли?
Финн медленно поднялся из канавы, взглянул в расширившиеся от удивления голубые глаза Лилли и стыдливо опустил голову, плотнее запахивая на себе грубую ткань. Он готов был провалиться сквозь землю.
– О! – победно воскликнула Лилли. – Это же Финн О'Киффи. И мне кажется, Сил, что под этой дерюгой он голый, как в день собственного рождения.
Двенадцатилетняя Лилли с интересом смотрела на мальчика. Она давно знала Финна О'Киффи. Они родились в одном и том же месяце и в одном и том же году.
Знала она и его брата, Дэниела, совершенно не похожего на Финна. Хотя тоже красивого. Она слышала, что он такой же задира, как она сама.
Она искоса взглянула на сестру:
– Ты, в самом деле, хочешь, чтобы он тебе сплясал?
– О, да, да! Да, пожалуйста!
Сил энергично откинула упавшие на лицо рыжие волосы.
– Он может сплясать, Лилли?
Лилли выпрямилась в седле и гордо вскинула подбородок. Снова ткнув Финна в бок рукоятью плетки, она проговорила:
– Пляши, Финн О'Киффи. Пляши, как дрессированный медведь, для моей маленькой сестренки.
Глаза Финна запылали гневом.
– Я не буду плясать, как медведь, ни для мисс Сил, ни для кого другого! – выкрикнул он.
– Э, нет уж, спляшешь! – поддразнивая, наклонилась Лилли в седле в его сторону. – Я тебе приказываю.