Бремя прошлого
Шрифт:
Президент и госпожа Кливленд пригласили молодых супругов на обед в Белый дом, и это был единственный раз, когда Лилли почувствовала себя в Вашингтоне как дома.
Вашингтон был небольшим заурядным городом, и Лилли возненавидела отель, в котором они жили. Ей было отвратительно все – еда, вино, обслуживание. Ее донимали комары, наводила тоску окружающая сельская местность. От жары постоянно болела голова, и ей остро не хватало своего ребенка. Дэн был страстным, любящим мужем, но, сколько бы она ни напоминала себе о своей сделке с Богом, каждый раз, когда они занимались любовью, ей хотелось, чтобы это был Финн.
В последний
Финн приходил в их дом на Бэк-Бэй каждый раз, когда бывал в Бостоне, но всегда после того, как возвращался домой Дэн. Он не ручался за себя, если бы оказался наедине с Лилли, и не хотел задеть чувства брата. Он хотел видеть своего сына.
– Очень славный мальчик, – говорил Дэн, усаживая ребенка себе на плечо. – Похож на Лилли, хотя она говорит, что он пошел в Адамсов и что, наверное, станет ученым.
Счастливый Дэн улыбнулся ребенку.
– Твоей матери не придется заставлять тебя начинать жизненный путь с продажи красных подтяжек, – усмехнулся он.
Лилли бросила на мужа свирепый взгляд. Она начинала уставать от примитивной философии Дэна и от его рассказов о том, как начиналась его карьера. Финн перехватил ее взгляд, которым она как бы приглашала его сказать что-то о ребенке. Но он промолчал. По какой-то непонятной ему самому причине губы его были словно запечатаны, как и у Лилли, хотя он и баловал ребенка, принося ему каждый раз целые охапки игрушек.
– Было бы достаточно одной, – холодно замечала ему Лилли.
Но он только посмеивался в ответ.
– Имею же я право побаловать собственного племянника, разве нет?
– Он вам не племянник, он Лайэм Адамс, – напоминала она ему еще более холодным тоном.
– Ладно, пусть будет двоюродный племянник. Как бы то ни было, он единственный ребенок, которого я знаю, и такой симпатичный… несмотря на эту «двоюродность», я порой нахожу в нем что-то от О'Киффи, – провокационно заметил Финн.
Жизнь с Дэном в Бэк-Бэй очень отличалась от ее семейной жизни с Джоном на Бикон-Хилл. Когда Дэн бывал в Бостоне, дом постоянно был полон – приходили руководители уорда, сенаторы штата, политики всех калибров и всякого рода. То были обходительные, дородные люди, главным образом ирландцы. Гости веселились на берегу, играл оркестр, в воздух взлетали воздушные шарики и фейерверки, устраивались верховые прогулки, благотворительные пикники, а то и соревнования по борьбе.
Когда Дэн уезжал в Вашингтон, в доме воцарялась тишина, и Лилли толком не могла сказать, испытывала ли она облегчение, когда ни Дэна, ни его закадычных друзей здесь уже не было, или же жалела об этом, не зная, чем теперь ей заняться. В отсутствие Дэна Финн не приходил никогда, и она в отчаянии думала о том, что, в конечном счете, сильно просчиталась.
– Так обстояли дела, – говорила я Шэннон и Эдди, – когда в Бостон приехала Сил.
– Я бы сказал, взрывоопасная ситуация, – заметил Эдди, помогая мне подняться с камня, на котором я сидела. Кости мои, как обычно, трещали. Возраст позволял лишь вспоминать о туго закрученных
– Сворачивайте вон на ту тропинку! – крикнула я, как мне показалось, голосом, похожим на зазывный клич Дэна О'Киффи, когда он продавал свои злосчастные красные подтяжки. – Я сейчас вам кое-что покажу.
Они карабкались за мной по склону холма к тому месту, где из трещины между обнаженными плитами обрыва вырывалась струя небольшого родника. За нею виднелась пещера, достаточно высокая, чтобы можно было стоять в ней во весь рост. Я вошла в нее, сметя преграждавшую путь паутину, и пригласила их следовать за мной.
Мы стояли в пещере, и падавшая перед нашими глазами хрустальная струя воды переливалась в лучах солнца разными цветами.
– Сил с Лилли в детстве часто приходили сюда, – объяснила я. – Мамми говорила мне, что это было их тайное убежище. Они строили планы убежать из дому и жить здесь и даже приносили сюда про запас еду, но, разумеется, когда возвращались в пещеру вновь, от еды ничего не оставалось. Лилли говорила Сил, что ее съедают гномы, хотя прекрасно знала, что то были всего лишь мыши. Но для Лилли любая волшебная сказка была интереснее реальной действительности. Я даже подозреваю, что именно это было причиной некоторых ее неприятностей. Она все вещи видела такими, какими ей хотелось их видеть.
– Сегодня вечером, – сказала я, когда мы вышли на дорогу к красному «фиату» Шэннон, – я расскажу вам о том, что, в конце концов, произошло со всеми нашими героями.
Я знала, с каким интересом ожидали они конца рассказа, и, не спеша наслаждаясь ванной, чувствовала щемящую грусть, потому что для мамми эта часть истории была самой тяжелой.
Я почти никогда не одевалась в черное, считая, что оно совсем не идет к старческой коже и делает меня похожей на всех этих болезненно-желтых вдов под черными вуалетками. Однако сегодня, подумав, что этого требует сама тема, я надела черное платье. Разумеется, кружевное, от раннего Валентине с узкой талией и с кокетливой юбкой колоколом поверх розового атласа. Слишком торжественное для домашнего обеда, но мне захотелось его надеть. Я почистила от пыли и надела бриллианты, чуть тронула губы помадой, надушилась и почувствовала себя готовой закончить свой рассказ.
Роскошные пассажирские лайнеры называли «океанскими гончими», потому что они пересекали океан за семь дней. Сил кокетничала и танцевала на протяжении всего пути, чувствуя себя, как в доброе старое время. Когда лайнер наконец пришвартовался к пирсу, она в волнении перевесилась через перила фальшборта, выискивая глазами сестру в бурлившей внизу толпе. И она увидела ее – высокую, элегантную женщину в коротком меховом жакете и шляпке, вслед которой поворачивались все головы, когда она подходила к судну. Люди расступались, чтобы дать ей пройти, останавливались, чтобы на нее посмотреть, задаваясь вопросом, кто она такая, потому что она несомненно выглядела как «кто-то». Сил рассмеялась. Ничего не изменилось. Лилли оставалась все той же прекрасной, аристократичной Лилли. Люди, как и прежде, расступались перед нею, останавливались, чтобы на нее посмотреть, и – не сомневалась Сил – были готовы удовлетворить любую ее прихоть.