Бремя тела

Березин Дмитрий

От волнения Александр Яковлевич вспотел, а Ксении становилось все более не по себе. Ей хотелось устроить скандал, заявить о своих весьма туманных правах на досрочную в виде исключения сдачу сессии, потому что ей хочется махнуть на недельку домой, в Череповец, и не просто на недельку, так, чтобы захватить и Новый год, и Рождество. Стипендию она и в самом деле получала в двукратном размере от положенной ей как отличнице, повышенной. О причинах этого она не справлялась, да и зачем, если такое неожиданно свалившееся пополнение бюджета избавляло ее от необходимости подрабатывать?

— Потому, —

продолжал Александр Яковлевич, сам решив ответить на свой же вопрос, видя нерешительность Ксении, — что у нас небывалый недорасход стипендиального фонда. Деньги, Никитина, никуда не деть, их просто некому выдавать, а троечников подкармливать я не позволю. Половина, даже больше половины группы должна получать стипендию, так на бумаге написано. А в реальности мы видим совсем иную картину. Половина группы балбесничает, кто-то вообще не хочет учиться, многие чуточку не дотягивают до того, чтобы получить стипендию. И вы у нас одна. Благодаря вам нам удается с грехом пополам отчитываться, куда мы тратим стипендиальный фонд. Инвалиды и сироты у нас получают социальную стипендию, вы как отличница — повышенную. Цифры подбиты, бумаги подшиты, министерство претензий не имеет. А вот теперь на минуту представьте, что будет, если вы вообще не получите стипендию в этом семестре? Вы обо мне подумайте! О проректоре нашем, Иване Алексеевиче. Как мы оправдаемся, чем? А?

Александр Яковлевич улыбнулся и провел рукой по плечу Ксении, потом поднял руку — и снова провел. У Ксении все сжалось внутри, в глазах потемнело.

Она смотрела не на декана и даже не на стену, где висела большая картина, подаренная факультету известным художником, его выпускником — фамилию Ксения забыла. На картине была изображена баржа с изъеденными ржавчиной бортами, плывущая мимо шлюзов узкого, с лесистыми берегами, канала.

Ксения смотрела в дальний угол, где стоял стол диспетчера, составлявшего расписания и выписывавшего всяческие справки и направления на сдачу экзаменов. Над столом чернело огромное пятно. А в голову Ксении снова лезли грязные мысли.

Александр Яковлевич гладил ее по плечу и улыбался.

— Так что без обид, Никитина, пожалуйста, вы ведь у нас отличница, все преподаватели вами очень гордятся и очень вас любят.

Кое-как Ксения освободилась от его руки и, покачиваясь, вышла в коридор.

«Неужели и он тоже? Чур меня! Ксюша, оставь эти чудовищные мысли. Но как их оставить, если он… он… хотел меня! Неужели он думал сотворить со мной это прямо здесь, в деканате? Нет, Ксюша, даже не думай о таком, не смей думать», — Ксении казалось, что все, кто был в коридоре, побросали свои дела, разговоры и заботы и уставились именно на нее. И все видели, как она зашла в деканат вместе с Александром Яковлевичем и как спустя минут десять вышла.

Ксения не стала оставаться на следующие пары. Решительным шагом она прошла по коридору к лестнице, спустилась, накинула куртку и стояла в холле у выхода.

— Посмотри, какая красотка.

— Это Никитина со второго курса.

— Классная чика.

— Да, что надо фигурка.

— Не зря Скрудж

на нее запал.

— Да ты что, не думал, что она соблазнит самого Скруджа.

— Прикинь, если они там сейчас… Мы тут стоим себе, а они там удобно устроились и по-быстрому…

— А почему бы и нет, вот так отличницы и получаются.

— Точно-точно, классная чика, и он ей вдул.

— Реально так думаешь?

— Он теперь свободен, развелся год назад с профессоршей-историчкой, молоденькую себе ищет.

— Не ищет, а нашел.

— Да брось ты, никого он не нашел, просто она хочет снова сессию на все пятерки сдать, вот и сдала, натурой.

— Я фигею, неужели у нас на факультете такое творится!

— Это везде творится, не только у нас.

— То-то говорили, что нечисто со всеми этими стипендиями, всем тройки понаставили и не видать денег.

— А ей повышенную платят, между прочим, сам Скрудж выбивал.

— Понятно, откуда ветер дует.

— А мне говорили, что эта Никитина девственница и вообще не вариант ее в койку затащить.

— Вот мне такие и нравятся.

— Девственницы?

— Неа, те, что не подстилки под первого встречного.

— Никитина, ты мне нравишься.

— И мне, Никитина.

— Не хочешь развлечься?

— Тебе понравится, Никитина.

— Это будет быстро и не больно.

— Но несколько раз подряд.

— Выпьем шампанского, посидим, а потом и в койку.

— Никитина, хватит ломаться, не теряй зря свое время, сама же потом будешь ползать на коленях и умолять, чтобы все повторить.

— Никитина, у тебя супер задница, куда ее прячешь?

— Прекрати прикидываться, что ничего не слышишь.

— Не строй из себя паиньку.

— Ого, смотри, делает вид, что ее ничего не интересует.

— И намеков она не понимает, ей нужно все по два раза диктовать, а то она конспектировать не успевает.

— И слова секс она не знает.

— Смотри, сейчас достанет справочник и будет смотреть там, что оно означает.

— Никитина, хватит теории, я на практике тебе все покажу.

— Хочешь посмотреть на мою рабочую лошадку?

«Спокойно, Ксюша, не подавай вида, что они тебя напугали, что ты от их издевательств сейчас кинешься в истерику. Александр Яковлевич, конечно, переборщил, но эти уроды совсем потеряли совесть», — куда бы Ксения ни смотрела, везде видела темные пятна. На старую деревянную дверь с огромной металлической ручкой, на зеркало и деревянную скамью у самого выхода, во двор в те моменты, когда дверь открывалась, и кто-то входил или выходил прямо перед ней.

Пятно больше не было одним-единственным, притаившимся в укромном месте, чаще всего под потолком. Их было много. Вернее, это было одно и то же пятно, одного и того же цвета — матового черного, с небольшими глянцевыми вкраплениями — только оно было везде. Оно слегка пульсировало. Ксении было страшно, страшнее, чем было все эти месяцы до того при виде пятна. Но она держалась. Еще шаг — и она окажется на улице.

— Пацаны, а я бы вдул ей прямо сейчас, чего откладывать самое приятное на потом, а?