Бремя удачи
Шрифт:
– Двадцать девять минут, – продолжил отсчет Голем, принимая папку и аккуратно выравнивая ее на углу стола. – Геро, платье. Рена, мы идем вниз и готовим зал. Гости прибудут через семь минут, если они знают, что такое часы и как ими пользоваться.
Я охотно выскользнула из комнаты, подцепила Хромова под локоть и потащила вниз по лестнице. Я почти поверила, что мы спихнем Элен на
– Ты желала этому прожекту удачи, – едва слышно и без вопросительной интонации сообщил Семка.
– Так я и театру Ромкиному желала, тоже помогло… в целом. Премьера у них была роскошная. Сема, не говори Элен, она меня пристрелит.
– На твоей стороне удача.
– А на ее стороне – моя страдающая совесть. Сема, пожалуйста, я ведь гораздо крупнее белки, а она стреляет преизрядно.
– Не скажу, но при условии.
Гюнтер здраво рассудил, что помощи от нас никакой, задвинул в угол, как бесполезную мебель, и сам принялся распоряжаться в зале. Слушались его идеально и нанятые слуги, и явившиеся в указанный срок гости. Но я почти не замечала происходящего. Я сердилась:
– Хромов! Ты злодей. Какие условия? Ты что затеял? Я с места не двинусь, хватит гонять волны удачи туда-сюда, мы доиграемся. Хромов, мамы Лена и Роберта сказали, что мы должны не глупостями заниматься, а семью строить и развивать.
– Съездим на юг и разовьем, – не унялся он, и в глазах такое безумие творилось – глянуть боязно. – Рена, у всех мечты, у меня тоже. Я понял, что за книгу я хочу написать. Точно. Мне требуется материал. Рена, это решено.
– Боже мой, – ужаснулась я. – Лучше бы ты все же завел полюбовницу, но ты всей душой прикипел к вечному перу Карла Фридриха. Оно тебе сердце пронзило…
– Я буду писать повесть о том, кого Равшан считает своим кумиром. – Хромов меня уже не слушал. И не слышал, увлеченный новой затеей. – Реночка, ты слышишь, как сухая земля стучит под копытами ишака?
– Нет, блин! Я еще в своем
Господин Корш, который явился только что и занял подобающее место, выслушал без малейшего удивления. Вот тут мне и стало окончательно страшно: без сомнения, он все заранее знал, а то и сам внушил Семке дикие его идеи. Подсунул бумаги и еще порассказал чего вдобавок. Удача моя, личная, снова сделалась мала и темна, общая же выделилась из фарзы, свилась тугой петлей и камнем повисла на шее. Я птица, я себе не принадлежу, и если это надо для большого дела – значит, надо.
– Реночка, там возле нашей границы кто только сказочки не сочиняет, – без малейшей виноватости в голосе сказал Горгон. – Самое время и Хромову своих наплести, хуже не станет.
И я пропала. Я без тени радости обернулась к входу. Старательно улыбнулась, не желая портить день для Элен, – вон как она сияет, и платье ей Геро подобрала великолепное. И шарф.
– Три минуты, предварительная готовность, – неизменно спокойным тоном уточнил Гюнтер. – Элен, вот ваше место. Так, хорошо. Фотограф? Сюда. Бокалы сюда. Вполне идеально. Я доволен, господа. Мне уже нравится охотиться на джиннов.
Я хмыкнула. Еще бы! Ему должно это нравиться, в отличие от Эжена ле Пьери: тот еще не знает, что господин Брим и есть особое условие Потапыча. Всем порядком в академии Эжена будет заправлять именно он – Голем.
К подъезду подкатил автомобиль. На сей раз Элен вслушалась в шаги и заулыбалась. Шарль никаких волшебных глупостей делать не стал, явился в приличном костюме и с букетом, серьезный. Опасливо глянул на Элен, посветлел лицом:
– Промотала?
Она закивала, да так отчаянно, что прямые волосы стали выбиваться из прически.
– Тогда все в порядке, – пытаясь сохранить серьезность, отметил джинн. Как будто эти деньги имеют для них двоих хоть какое-то значение. Шарль улыбнулся и добавил на родном франконском: – Согласна ли ты неустанно восхищаться моим несовершенством отныне и впредь?