Бремя Всеведущих
Шрифт:
Этот вопрос не нуждался в ответе, всё и так было понятно…
Сейчас, смотря на всю происходящую в Комитете ситуацию, Джейкл не знал, что ему дальше предпринимать и чем всё может обернуться для него, для его знакомых и для всей страны в целом. Всё, что он может сейчас предложить, это дальше выполнять свою работу и внимательно следить за каждым своим знакомым, подмечая все малейшие тонкости поведения; Джейкл не знаток психологии, но разбирается в ней неплохо.
Но сейчас у него оставалось два вопроса. Первый: что же означает любовь в данной ситуации? Любовь ли это вообще? И, наконец, второй, наиболее
— Что же нам с тобой делать… — скривившись произнёс спецагент, подняв взгляд на лежащую Элизен…
***
Западный Шэйлоккейн. Особняк Коскиненых.
На первый взгляд это был обыкновенный закат, который возлюбленные наблюдали не один раз; картина не менялась десятилетиями: вся та же чистая, зелёная постриженная трава, с одурманивающими лепестками цветов в ней; яркое сине-розовое небо с распростёртыми, пушистыми фиолетовыми облаками; обворожительный, вечерний воздух поляны и свежеприготовленной домашней выпечки; даже чёрное, размытое заграждение вдалеке не портило, а дополняло пейзаж. Полное спокойствие, умиротворение, гармония со своим телом, разумом и душой.
Всё было абсолютно тем же, но почему-то именно этот раз, словно самый первый, оставлял волшебные впечатления. Словно только сейчас, за все те прошедшие года, возлюбленные впервые увидели истинную красоту природы, смогли по-настоящему прочувствовать её каждым пальцем, каждой конечностью, каждой ворсинкой на своём теле. Это было поистине самый невероятный, сказочный, завораживающий момент за всю их жизнь…
— Здесь красиво, — улыбнувшись произнесла девушка, положив голову на плечо любимому человеку.
— Соглашусь, — парень, сидевший рядом, не мог не улыбнуться своей госпоже в ответ. — Я не в правах указывать или просить, но можем ещё раз здесь собраться? Посмотреть?
— Да… да, обязательно, — с ноткой грусти отозвалась военная.
Девушку, сидевшую рядом с парнем, звали Фидель Коскинена. Точнее, это была та Фидель, какой её видели только очень немногие: это была не жестокая, помутневшим рассудком Випридак; не гордый и гениальный Фельдмаршал Зверь, а обыкновенная женщина. Она пережила настолько большой ужас и горе, погрузилась в такую глубокую пучину безумия, что это бы свело с ума и заставило одичать абсолютно любого. Свело и одичало её, но она выстояла; да, она потеряла частицу себя, но внутри, в душе, она ведь осталась такой же. По крайней мере, она искренне надеялась на это.
Военная нежно провела пальцами по щеке любимого, а затем мягко отстранилась от него, прежде чем достать из кармана какой-то помятый листик бумаги. Девушка дрожащими руками расправила его с особой заботой и уткнулась глазами в небо, не замечая перед собой ничего.
«Сколько зим и лет тянется ужас этот;
вязкий, мрачный, словно смерти шепот.
Давит в цепях всё сильнее, больнее,
и с каждой секундой становлюсь я мертвее.
Зачем мне жить? Зачем существовать,
на страдания невинных лишь обрекать;
Кто дом свой защищал, кто за родину боролся,
и
Безумие и месть оцепенели мой взор,
слишком слаба я была, чтобы дать им отпор,
и бездумная похоть, сковав разум мой;
стёрла грани рассудка, играясь с судьбой.
В катакомбы души заглянула тогда,
столь яркую, прекрасную, не видела ещё.
Охватила меня зависть, безудержный гнев,
И сломала её я в тот день, завладев.
Годы проходили, сменяясь, как листья,
Но осознание из души стучалось неспешно;
И лишь искренность и дружба, лишь любовь и поддержка,
Растопили меня, оживив моё сердце.
Отчаяние и мрак пронзили насквозь мой разум,
и кошмарная боль диктует волю свою:
Спаси ты его, спаси — и подними.
Оживи его, как ты оживила себя.
Но что это для того, кто уже давно ушёл?
Надеюсь, покой для себя он нашёл.
И гложет моё сердце один лишь вопрос:
почему я хочу повторить это снова?..»
После прочтения военная уронила стих на постеленный ковёр, обняв собственные колени. Почему-то, когда она читала этот стих самой себе, он не вызывал у неё никаких эмоций, но когда она прочитала его собственному будущему мужу, эмоции нахлынули на неё настолько сильным потоком, что девушка едва не вырубилась от перенапряжения.
Рядом сидящий Хоран искренне усмехнулся, что не могло не тревожить и печалить душу Фидель. Маг понимал, кого в своём стихе подразумевала девушка и о чём она, непосредственно, говорила. Винил ли он её? Нет, даже если бы мог, то не стал — парень давно принял и смирился со своей судьбой. Он потерял свою старую жизнь, но взамен приобрёл новую. Хуже она или лучше той, которая у него была, волшебник мудро предпочёл не рассуждать — жизнь не может быть сама по себе плохой или хорошей.
— Калеви, я… мне неуютно, — подняла глаза Випридак. — Если раньше я пыталась тебя вернуть, пыталась спасти, то сейчас я почему-то… привыкла к этому. Приняла это. А ещё мне хочется ещё. Хочется и повторить, и одновременно оградить всех от такой судьбы, но как это может переплетаться!? Я схожу с ума, да? Психопатка…
— Нет, — отбросил парень, — вы не сходите с ума: вы отчаялись, запутались и не знаете, что делать дальше; это не психопатия. Ваши дальнейшие действия зависят только от вас, госпожа, только от вас. Если хотите моего совета: живите так, как хотели бы жить; будьте самой собой и такой, какой вы есть — неповторимой, уникальной и индивидуальной. В любом случае знайте — я с вами. Всегда.