Бремя выбора. Повесть о Владимире Загорском
Шрифт:
С мая по август Московская ЧК раскрыла более пятисот преступлений против революции. Вплоть до расстрела на месте наказывались хищения, взяточничество, вымогательство, злостное дезертирство, подделка мандатов, продажа их и покупка, распространение ложных слухов, порождающих панику.
Гуляли по Москве банды, вооруженные до зубов, грабили среди бела дня, убивали. Много хлопот доставила МЧК и милиции банда знаменитого Кошелькова. Еще зимой, в январе, Кошельков остановил автомобиль Ленина. Вместе с сестрой Марией Ильиничной, шофером Гилем и чекистом охраны Ильич ехал в Сокольники, где в Лесной школе лежала больная Крупская. Бандиты захватили машину и поехали на ней грабить. Не сразу, но все-таки
Особым фронтом, его так и называли «черный фронт», была для Москвы Сухаревка, страшно живучая, неодолимая. Здесь ворочали миллионами, торговали всем па свете, продавали и покупали тряпье и бриллианты, оружие и человеческую жизнь. В прямой зависимости от положения на фронтах падал и поднимался здесь разменный курс всякой монеты, денег «думских» и «николаевских». «корейских» и «советских». Стоило Мамонтову взять Тамбов, как хлеб на Сухаревке моментально подорожал с тридцати рублей за фунт до пятидесяти, а когда Мамонтов взял Козлов, продвинулся к Москве еще ближе, хлеб ужо стал по девяносто рублей. За две недели — втридорога. Но как только наши части повернули Мамонтова па юг, цепа хлеба за фунт снова опустилась до сорока рублей.
Как раз в дни рейда Мамонтова в Москве совершено было крупнейшее преступление по должности. Целый эшелон продовольствия и товаров уплыл с советских складов на Сухаревку — 17 вагонов селедки, 3 вагона сахара, на 34 миллиона рублей мануфактуры и резиновых изделий.
Цены на продукты прыгали, по па товары все лето держались приблизительно па одном уровне. Пальто или мужской костюм можно было купить за две с половиной, три тысячи, шерстяную материю за 600–700 рублей аршин, белье 500–550, ботинки солдатские австрийского образца стоили 700–800 рублей, а фабрики «Скороход» в два раза дороже.
…Рыдают гармошки, показывая цветастые мехи, рыдают граммофоны «Чубарики-чубчики», рыдает дама в бархате — только что из рук вырвали севрский фарфор. Рыжий прохиндей в красных галифе, которыми награждают бойцов на фронте за храбрость, торгует кокаином, не боясь расстрела. Белозубый кавказец в бурке предлагает свой ассортимент — кинжалы, финки, кухонные ножи. Мало кто обратил внимание на то, как в толчее барахолки — «тучи» на воровском жаргоне — июльским днем худая баба лет сорока пяти, богомолка, побирушка с котомкой, стала вдруг рядиться за кинжал, купила его на собранные медяки и бумажки, крестясь, сунула кинжал в котомку и удалилась, шепча молитву: «Господи Иисусе, спаси и помилуй мя». А в субботу двенадцатого июля пырнула этим кинжалом патриарха всея Руси Тихона среди бела дня, когда он выходил из храма Христа Спасителя. Пропорола ему рясу и оцарапала кожу. До бога далеко, царя нет, куда за помощью? К чекистам. «Проходя среди толпы молящихся, я вдруг почувствовал сильный щипок в боку», — объяснил бледный патриарх. Бабу задержали, она заявила: «Тихон — антихрист», и весь сказ, расправа с ним в духе времени, не крестом и не перстом.
Тому, кто провел этот год на Сухаревке или вблизи ее, революция представлялась затянувшимся концом светя, а Москва — воплощением преисподней. Такого в век не переубедишь, он сам все видел, испытал, запомнил и, доведись потом уйти ему за границу, до гробовой доски будет клясть те дни, вспоминать, рассказывать и писать.
Но была, жила, действовала и другая Москва — революционная, советская, Москва — крепость и арсенал. Рабочий класс, отдав лучших своих сынов фронту, продолжал трудиться на оборону. 23 предприятия выполняли заказы Военно-инженерного управления, еще 11 работали на Артиллерийское управление, 14 заводов выпускали различную военную продукцию, 30 фабрик шили обмундирование и обувь для Красной Армии. «Марс»,
Не только фронту, но и тылу давала свою продукцию Москва рабочая — паровые котлы, двигателя, насосы, чугунное литье, рельсы, дрезины и вагонетки, не забыли а про нужды крестьян — плуги и бороны, пилы, топоры, колуны.
Каждую неделю Москва выходила на субботники, ремонтировала заброшенные паровозы и станки, разгружала баржи на пристанях. Руководителем Бюро субботников назначен Загорский.
Отряды рабочей инспекции боролись против черного фронта.
На работу в милицию пришли женщины, получив револьверы и свистки, паек и смертельный риск.
В августе легендарный Камо начал собирать особый партизанский отряд для действия в тылу врага — контрразведка, ликвидация штаба Деникина, диверсии, разложение врага изнутри. Отбор кандидатов, только из числа коммунистов, шел сначала через Загорского. Запомнился ему восемнадцатилетний юноша в очках Василий Прохоров, по кличке Дед, который вскоре был награжден именными часами за отвагу и мужество.
Все районные комитеты партии вели постоянную работу в красноармейских частях. В Пресненском районе намечен специальный «красноармейский день» — раз в педелю все ответственные товарищи направлялись к войнам для бесед, собраний, митингов.
Каждую неделю в МК заседала комиссия по связи с фронтом.
По Москве курсировал специальный трамвай Центрагита с плакатами, лозунгами и лекторами.
В самом начале сентября в пустой витрине кондитерской Абрикосова на Тверской появился огромный лист с рисунками и стихами — «Окно сатиры РОСТА» номер первый.
Волна за волной проходили партийные мобилизации. В июле в помощь Петрограду против Юденича послан отряд московских коммунистов в 500 человек. Еще 150 большевиков, способных вести работу в качестве полковых комиссаров, потребовались на Южный и Западный фронты. Распределили по районам так: от Пресненского — 20 коммунистов, от Городского и Замоскворецкого — по 23, от Сокольнического — 15, Хамовнического — 12, Басманного — 13, Лефортовского — 11, Железнодорожного, — 8, Сущевско-Марьинского, Рогожского и Бутырского — по 7, от Алексеевско-Ростокинского — 5.
В отрядах ЧОНа по всем районам города на август собрано более пяти тысяч человек, обученных и готовых к выступлению в любую минуту. Все списки поименно в руках Загорского.
«Обученных и готовых» — сколько забот, хлопот, волнений за этими двумя словами! Ученье в труде, ученье в бою, ученье на ошибках, на своих собственных, примеров, как надобно, сколько ни ищи, в истории не найдешь.
«Считай, что работа, связанная с обысками, арестами, допросами и т. п., может быть выполняема лишь ответственными работниками с большим политическим и партийным стажем, и признавая, что она может оказать деморализующее влияние на несложившихся еще подростков, предложить ВЧК и МЧК не давать подросткам, членам Союза Молодежи, такого рода работы. МК не возражает использовать их там, где требуется юношеская ловкость, подвижность, например работа разведчиков».
Собрались все, названные Дзержинским: Лихачев, Пятницкий, Людвинская, Шварц.
Слова приветствия, два-три слова о пустяках. Улыбка в кабинете Загорского обязательна, так сложилось. Потом эмоции могут быть всякими, и слезы не исключаются, но — потом. А сейчас сосредоточенное молчание. По Лицам Дзержинского и Загорского видно — совещание особенное, что-то произошло.
Заговорил Дзержинский, и теперь уже прямо:
— Учитывая тяжелое положение на фронтах, Владимир Ильич предлагает Московскому комитету РКП (б) начать подготовку к созданию в Москве подпольной организации большевиков.