Бренна земная плоть. В аду нет выбора. Голова коммивояжера

Блейк Николас

У окна было холодно. Люси включила верхний свет и на обратном пути к кровати посмотрелась в зеркало. На нее взглянуло знакомое лицо. Тонкое, бледное, с широко расставленными серыми глазами и длинными темными ресницами.

— Привет, — произнесла она, затем добавила: — Ну, эта девочка просто красавица, — повторяя подслушанные ею в день приезда слова старого адмирала. Было немного неловко, когда адмирал сказал, что она похожа на свою мать, и Елена должна была объяснить ему, что приходится Люси мачехой.

Елена, безусловно, была замечательной мачехой, нисколько не похожей на тех, о ком говорится в сказках. И Люси хвастливо рассказывала о ней своим школьным друзьям.

Елена ведь была знаменитой венгерской актрисой и совершила какой-то смелый поступок, когда там было восстание. А затем ей удалось покинуть страну и приехать в Англию, где через несколько лет на ней женился отец Люси. Она помнила, как во время свадьбы один из гостей сказал другому: «Она очень похожа на Кэролайн, не так ли?» На что другой ответил: «Да, думаю, Алфред потому и женился на ней, он так любил бедную Кэрол». Кэролайн, мать Люси, умерла, когда девочке было три года.

Вернувшись к себе в постель, Люси вспомнила обо всем этом. Насколько она знала, Елена ни разу не поступала неправильно. Она никогда ни к кому не подлизывалась, никогда не напрашивалась на комплименты, никогда не обходилась с людьми неприветливо или пренебрежительно; никогда не выуживала никаких признаний из Люси насчет ее собственной матери или отца. Конечно, Елена бывала и не в духе. Но Люси научилась относиться с пониманием к такому настроению и старалась тогда не попадаться Елене на глаза. Отец объяснял такие перепады частично актерским темпераментом Елены, а частично теми ужасными вещами, которые произошли с Еленой в Венгрии.

Было очень приятно видеть, как хорошо поладили между собой Елена и папа. Когда она была в расположении, то отличалась необыкновенной веселостью. Тогда ей удавалось расшевелить даже папу. Он бывал иногда невероятно суровым, ушедшим в себя, даже несправедливым — таковы мужчины. Но Люси знала, как он ее любит, и никогда не обижалась долго на случайные проявления вспыльчивости. Чего она терпеть не могла, так это когда взрослые ссорились. Насколько ей было известно, между отцом и Еленой никогда не случалось размолвок. Тем неожиданней было для Люси, когда два месяца назад между отцом и Еленой произошла ссора, в разгар которой в комнату вошла Люси. Это была глупая сцена из-за фотографии Кэролайн. Фотография всегда стояла на письменном столе отца. Елене захотелось ее убрать. Ее можно было понять: ни одна женщина не захочет, чтобы первая жена мужа смотрела на нее, когда бы она ни вошла в комнату. Однако было странно, почему Елена так долго выжидала, прежде чем попросить убрать эту фотографию. Теперь ее на письменном столе отца не было. Но Люси глубоко, как могла, спрятала в себя воспоминание об этой ссоре.

Однако девочка смутно, каким-то странным образом осознавала, что с тех пор не все идет по-прежнему хорошо. Люси знала, что ее отец очень напряженно трудится в своем научном учреждении, и догадывалась, что он бьется над какой-то трудноразрешимой проблемой. Но приступы дурного настроения Елены, по-видимому, теперь продолжались дольше. И когда однажды папа вернулся домой с сияющим лицом, Елена встретила его при этом не очень приветливо. Люси это почувствовала: что-то в ее поведении изменилось.

Люси оторвалась от этих мыслей и начала обдумывать новую главу своего романа, в котором героиня (она сама) должна быть засыпана снегом в Домике для гостей вместе с какими-то отвратительными людьми. Но потом она спасается оттуда на санках и приводит в Домик полицию, чтобы схватить всю банду.

В соседней комнате Елена Рэгби пробудилась после неспокойно проведенной ночи и положила голову на плечо мужа, как бы защищаясь от утреннего света. У нее были

какие-то моменты забывчивости, когда они занимались любовью, затем снова ее мысли устремлялись по этому страшному, проложенному ранее руслу. И так было все время. Алфред Рэгби лежал на спине, с очень ясной головой, переживая вновь триумф, которого достигли он и его группа ученых. Неделю, последовавшую за их открытием, он чувствовал полнейшее истощение сил, дойдя, казалось, до последней черты. Теперь он вновь обрел себя. В будущем возникнут новые проблемы. Но несколько дней он должен посвятить Люси, чтобы устроить ей замечательный праздник.

Лэнс Аттерсон проснулся рядом с Черри, которая записалась как миссис Аттерсон в регистрационном журнале Домика для гостей. Отбросив со лба прядь волос, он ткнулся бородой в лицо девушки. Она не пошевелилась. Лэнс скосил глаза на гитару, лежащую на кучке одежды Черри на полу, и подумал, может ли он разбудить ее громким звучанием струн. Он решил этого не делать — чем меньше внимания они проявляют друг к другу в этой дыре, тем лучше. Ему пришло в голову, что впервые за двадцать пять лет, насколько ему известно, он проснулся рядом с богатой наследницей. Он встал, чтобы взглянуть на этот феномен. Припухшие веки, мертвенно-бледное лицо с зеленоватыми полосками под глазами, спутанные прямые желтоватые волосы, губы бледные, словно у рыбы. Безусловно, она не Брижит Бардо. Он стянул простыню, обозревая большие груди, каждая из которых напоминала расползшийся пудинг.

Странность заключалась в том, что она выглядела совсем невинной. Точно переразвитый ребенок. Ничего общего между телом женщины и лицом ребенка. И не то чтобы она была нехороша в постели. «Ну, — подумал Лэнс, — я ничего не смогу поделать, если она усядется на меня. Кто я такой, чтобы лишать ее удовольствия?»

— Просыпайся! — Он потряс девушку за пухлые плечи. — Вставай и свети, клецка.

Адмирал Салливан дотянулся до ночного столика и вставил зубные протезы. На соседней постели храпела его жена Мюриел.

Часть ее лица, не прикрытая простыней, а также и то, что скрывала простыня, напоминало раздраженного мопса. Адмирал не взглянул на нее. Он открыл книгу индийского мистика, которую читал, но безмятежное состояние духа, которое ей надлежало вызывать у читателя, отнюдь не овладело адмиралом. «Земные блага, — провозглашало повествование, — лишь тени вечного…» «Без сомнения, — подумал адмирал, — но я мог бы иметь побольше таких теней».

Жена Салливана, проснувшись, начала говорить о проблемах прислуги, дороговизне, необходимости соблюдать приличия и гибельных спекуляциях, которые привели к тому, что адмирал потерял все деньги, кроме половины своего пенсиона. По природе она была ворчунья и придира, адмирал ежедневно страдал от этого, но все же любил ее. Когда-то она была такой веселой франтихой! Швырнув мудрость Востока на пол, адмирал снова принялся размышлять о разных путях и возможностях, особенно о намеках, брошенных этим эксцентричным парнем, которого его жена называла «мой таинственный мужчина».

В комнате по соседству с семьей Рэгби, которую удалось получить сразу же по приезде, мистер Джастин Лики сел на кровать, сцепив руки на шее, довольный своей проницательностью. Теперь все заключалось лишь в том, где и когда лучше всего оказать давление. Сначала желателен лишь легкий контакт, чтобы жертва не впала в панику и не стала бы вести себя неразумно, а затем уже всевозрастающая настойчивость. Да, безусловно, теперешний случай особый: заниматься человеком, который был не в том возрасте, когда можно было достигнуть согласия. И на этот раз он не был хозяином положения.