Бренна земная плоть. В аду нет выбора. Голова коммивояжера
Шрифт:
— Но такого нет. Нас только трое, — запротестовала Энни.
— Кто-то спит в этой постели, сэр.
Энни Стотт уставилась на неприбранную постель, на смятые простыни, не в силах вымолвить слова. Однако Пол вдруг овладел ситуацией.
— Ну, ты забыла убрать постель, Энни. — Затем он обернулся к полицейскому: — Ивэн играет здесь. И мы укладывали его отдыхать здесь днем, пока вчера он не заболел.
И снова интуиция подсказала Хардману, что здесь что-то не так. Машинально он взял пачку бумаги, лежавшую на столе.
— Мальчуган пишет книгу, а? Во
— Извините. Я слышу, что меня зовет Ивэн. — И Энни Стотт выбежала из комнаты.
— Кто такая эта Синдерс? — спросил Хардман.
— Ивэн слышал о похищении по радио и начал писать об этом рассказ. Не знаю, почему он назвал героиню Синдерс. Эти ребята просто маленькие бессердечные негодяи, — спокойно произнес Пол, подавляя в себе дикое желание вырвать эту пачку бумаги из рук полицейского. Но это было бы излишне и неразумно. Хардман положил рукопись обратно на стол, не читая ее дальше.
— Итак, сэр, премного вам благодарен. Извините за беспокойство. Теперь я должен продолжить обход. Дайте мне знать, если могу что-нибудь сделать для мальчугана. До свидания.
— Мы чуть не дали маху, — сказал Пол несколько минут спустя, описав этот эпизод Энни. Он все еще не переставал в душе восхищаться собой, поскольку сумел сохранить спокойствие, когда Энни потеряла самообладание. Это поставило их на одну доску после того, как он в панике бросил Ивэна в снежную бурю. И впервые Энни стала относиться к нему с чувством, похожим на уважение.
— Ты поступил правильно, — сказала она. — А что это еще за рассказ, который она пишет?
— О, я сжег его. Он просто взбесил меня. Сколько времени мы должны еще возиться с этой противной девчонкой?
— Это зависит от Петрова.
— Он будет действовать дальше, не так ли?
Женщина не ответила. Она выходила на связь с Петровым по коротковолновому передатчику прошлой ночью. И это было все, что знал ее напарник.
— Если бы знать, что произошло с Ивэном, — сказала она. — Он не мог расколоться, иначе мы уже были бы за решеткой.
— Знаешь, что мне кажется? Ивэн добрался до Лондона, но Петров делает вид, что этого не произошло.
Энни внимательно посмотрела в лицо фавна, какое было у ее напарника.
— Чего это ради он должен так поступать?
— Почем я знаю? Возможно, чтобы держать нас в страхе. Он же любит власть, тайные происки, обман ради них самих. Я так думаю.
— Вздор, — возразила Энни, однако не будучи в этом внутренне убежденной.
— А ты доверяешь ему?
— Безусловно.
— Тем хуже для тебя. Если эта его авантюра не удастся, то ты понимаешь, что он сделает? Он вывернется и оставит нас с девчонкой.
Лицо женщины приняло жесткое выражение.
— Понимаю. Ты предлагаешь нам самим выкрутиться, пока не поздно.
— Ты должна, Энни, если у тебя есть хоть толика разума. Я же не могу. Он держит меня на коротком поводке, как ты хорошо знаешь. Но ты, конечно, будешь твердить свое: партийная дисциплина, нет ничего важнее победы дела и прочее.
— Очень многое важно,
Выражение ее лица смягчилось, стало почти трогательным, что больше обеспокоило Пола, чем ее обычное безразличие или враждебность. Он внутренне отшатнулся от нее, словно она предприняла какие-то сексуальные поползновения в отношении его.
— Беда вашей кучки людей в том, что ваша мораль заставляет вас говорить неправду нам или друг другу, когда это выгодно.
— А ты считаешь, что капиталистические политиканы никогда не лгут?
— Не в этом дело. Твое убеждение в том, что нет правды, кроме правды целесообразности. Это означает, в сущности, что вы никому не доверяете. Люди же, которые не доверяют другим, присуждают себя к аду. Все ваши скучные лозунги о солидарности масс и подобного рода лицемерие служат лишь для того, чтобы тщательно скрыть правду о том, что солидарность — это абстракция, бумажный фасад, мешающий установлению истинного контакта с другими. Вы не можете, если только не держите их под подозрением, излишне не доверять людям или лишать их жизни в интересах человечества. Вы живете в аду, хотя и не знаете об этом. Ад — это изоляция. Вы поклоняетесь божеству и делаете это столь раболепно, что, когда ваше божество говорит вам: «Отправляйтесь в ад ради меня», то вы торопитесь попасть туда.
— Тебе бы следовало быть квакером, — сказала Энни, однако не агрессивно. — С твоим буржуазным романтизмом, Пол.
— Опять ты за свое. Когда тебе нечего сказать в ответ, то ты отделываешься ничего не значащей хитрой фразой.
— После того как я рассказала тебе о своем детстве, ты еще говоришь, будто я не знаю действительности? Мы знаем действительность, так как действуем в ней, а не сидим и не рассуждаем о ней с почтительного расстояния, высказывая разного рода теории.
— Но…
— Ты сам входишь в действующую группу. Ты должен знать, что я, как член партии и цеховой староста, имею активные контакты с другими людьми. Мы вместе участвуем в одном деле, имеющем целью сделать мир лучше для…
— О Господи! Чтобы дети не ходили в школу голодными и холодными, как ты в свое время, и чтобы над ними не измывались старшие дети, и при всем при этом ты считаешь возможным измываться над этим ребенком наверху.
— И ты тоже так поступаешь.
— Меня заставили. А ты это делаешь по доброй воле, если я могу употребить это грязное выражение в отношении детерминиста.
— Мог бы и отказаться.
— Я должен был отказаться. Нет необходимости, Энни, напоминать мне, что я струсил. Почему женщины никогда не упускают возможности пустить в ход когти?
— Ты можешь успокоить свою совесть, мой дорогой Пол, — произнесла Энни, вновь возвращаясь к своей язвительной манере, — составив ребенку компанию сейчас и потом. Если ты считаешь, будто твое присутствие может как-то смягчить воздействие этого ада, как ты говоришь, в котором она живет.