Брешь. Отражение пути
Шрифт:
– Ну, согласись, что он лапочка! Просто ангел во плоти!
Совсем не важно, что я буду отвечать, Андреа все равно не заткнется.
– Безусловно! Десять из десяти! Высший разряд!
Мы садимся в машину, в которой нечем дышать даже несмотря на то, что она стояла в тени.
– Ну и жара, меня сейчас расплавит.
– Какой же он замечательный! – кажется, Андреа не замечает никаких неудобств. Сейчас в ее жизни настал самый замечательный конфетно – букетный период. –Кейт, какие у него красивые глаза.
Завожу машину, и включившийся
– Докинешь до дома?
– Конечно, только у меня бензин заканчивается. Надо заправиться.
Мы выезжаем с парковки, оставляя это серое здание в зеркале заднего вида.
– Не вопрос! Нет, ну ты видела его глаза? Кейт! Он же настоящий мачо! А эти черные волосы! Как сама ночь! Как же он горяч!
Тем временем мы уже добираемся до автозаправки.
– Он просто огонь!
– Смотри не обожгись, – глушу двигатель. – Тут подождешь?
– Да, здесь хотя бы прохладно.
Открываю крышку бензобака и вставляю пистолет. Пройдя через открытые настежь стеклянные двери, встречаю за прилавком полную женщину, что подставляет лицо небольшому пыльному вентилятору. Где – то в углу еле слышно бубнит телевизор, а витрины со снеками стоят так близко друг к другу, что между ними даже пройти сложно.
– Здравствуйте, пятая колонка до полного бака.
– Привет, детка. Ужасная жара, верно?
Никогда не любила эти бестолковые разговоры ни о чем. Но улыбка этой уставшей женщины почему – то меня очаровывает.
– Да, говорят, следующую неделю будут стоять сплошные дожди.
Никто так не говорил, я сама все придумала. Не знаю, зачем.
– Замечательно бы. С тебя пятнадцать долларов и тридцать центов.
Протягиваю ей мятые купюры, разглядывая прилавок у самой кассы. Пластыри, презервативы, санитайзер и зажигалки. Одна из них выполнена в виде пистолета. Зачем – то беру ее и кладу на кассу.
– Сдачи не надо. Хорошего вечера!
– Спасибо, детка! Тебе тоже!
Отдам Моне, если еще раз увижу. А если не увижу – пускай болтается в сумке. Забавный пистолет.
Сквозь лобовое стекло вижу, как Андреа мечтательно смотрит куда – то вдаль. Наверняка, в своих мыслях она уже идет к алтарю в подвенечном платье или подбрасывает в небо пузатого малыша.
– Ты бы хоть книжку почитала, зря деньги тратила что ли, – указываю ей пальцем на голубой уголок торчащей книги.
– Ой, брось. Не буду я ничего читать, – она достает книжку, изучает обложку и просто кидает ее на заднее сиденье. –У меня сегодня и без нее переизбыток букв в голове. Я ее покупала совсем не для того, чтобы читать. Ведь он уже позвал меня на свидание? Позвал! А мне только это и надо было.
– Сколько раз ты еще скажешь мне об этом?
– О нашем свидании?
– Ага.
– Пока не надоест.
– А если мне уже надоело?
Андреа качает головой в стороны, не
– Нет – нет – нет, Кейтлин Бит! Тебе не удастся все испортить!
На этих словах сестренка крепко обнимает меня и целует в щеку. Безумно счастлива видеть эту глупышку такой сияющей. Но я прекрасно понимаю, чем это все закончится. Я не верю ни в вечную любовь, ни в любовь с первого взгляда.
Верю ли я вообще в саму любовь? Не знаю.
– Поехали, а то мама ужа заждалась, наверное. Переживать будет. Она знает о том, где мы были?
– Нет, конечно. Зачем ей это? – говорит сестра, не отрываясь от телефона. – Ты же ее знаешь, она скорее с ума сойдет, чем разрешит пропустить учебу.
Андреа осталась жить с родителями в отчем доме. Они даже ни разу разговор не завели на тему, чтобы она съехала от них. Со мной такого не было. Стоило мне достичь совершеннолетнего возраста, как мама стала постоянно тыкать меня в то, что я взрослая, а живу на шее родителей. Буквально через вечер, постоянно показывая мне мое место.
Тогда – то я и съехала, глотая слезы и собирая в рюкзак первое, что попалось под руку. Ни секундой дольше не хотелось задерживаться там, где мне должно быть хорошо, но никогда не было. Это стало апофеозом всех бесконечных упреков и плохих слов в мою сторону.
Я всегда была тенью, вторым номером. Неудачной попыткой родительского воспитания. Что мне запрещалось под страхом смертной казни, Андреа позволялось – сколько влезет. Мне даже запрещалось закрывать дверь в свою комнату, для матери это был своеобразный пунктик. Стоило увидеть, что дверь закрыта, она влетала с криками, что мне нельзя так делать, что моя дверь всегда должна быть открыта. Всегда.
Сначала я спрашивала, закатывала истерики, пыталась воззвать к справедливости родителей. Отец обычно уходил от ответов, перебрасывая этот груз на мамины плечи. А она особо и не скрывала, что Андреа любит больше.
Потом я плакала по ночам в подушку от обиды. Пыталась найти оправдание их поступкам и действиям. Старалась разглядеть в их действиях малейшие намеки на любовь и заботу. Пыталась заставить себя возненавидеть сестру, думая, что так будет менее больно, но все попытки заканчивались тем, что я любила ее с каждой минутой все больше.
Потом перестала делать и это, выстроив вокруг себя толстые стены сарказма и яда. Так проще.
Лишь Андреа всегда относилась ко мне по – сестрински тепло с любовью. Я искренне верю, что она не замечает этой несправедливости, наивно полагая, что съехать я решила сама, а натянутые отношения с родителями – это следствие моего характера. А не наоборот.
И единственное, чего мне катастрофически не хватало с тех пор, как я съехала, это постоянного присутствия Андреа рядом. Мы настолько были близки, постоянно играли вместе, хулиганили, даже спали зачастую в одной кровати, пока мама не видела. Из – за этого наша разлука ощущалась крайне болезненно.