Бреслау Forever

Земянский Анджей

Васяк сломал сургучную печать с отпечатанным гербом, что был на перстне Боровича.

— У меня тут письмо к вам. От него.

Сташевский от впечатления поперхнулся.

— Мне?! Письмо?!

— Да.

— Боже… Как?… Откуда он?… Боже! — он никак не мог справиться с собой и с чувствами.

— Оно предназначено вам, — сухо сказал Васяк. — Письмо от покойника. Прочитать?

Сташевский все еще не мог собраться. Борович написал ему письмо? Но ведь все это ему только снится. Это какие-то умственные аберрации после того, как он бросил пить. Галлюцинации. Это только сон…

— Уважаемый

пан, — начал читать Васяк. — Зачеркиваю эти слова, зная, что вы еще не появились на этом свете. То есть, вы еще не родились. Но, тем не менее, мне кажется, что я много чего про вас знаю…

Сташевский выкурил две сигареты. Когда Васяк закончил читать, он, собственно, лежал на опоре моста над Одрой. Его не беспокоило ни состояние аккумуляторов в телефоне, ни стоимость разговора. Он повернулся на опоре, словно на кровати, глядя на ласковую воду внизу. Откуда-то вспомнились строки известного моряцкого шанта [90] :

90

Особые такие моряцкие песни, старинные (в какой-то мере, соответствуют «тюремному шансону»); не путать с современными песнями «за моряков». В Польше сделались очень популярными. — Прим. перевод.

Бросила, курва, меня, так что брошусь-ка в волны морские, Но утопленника хрен увидишь… потому что, курва, плаваю как рыба.

— Это все? — спросил он, выплевывая окурок в воду.

— Да.

— Тогда, огромное спасибо. Видимо, нам пора кончать. Уже светает. Сейчас взойдет солнце.

Васяк в Санта Монике подошел к окну своего маленького дворца. Поглядел на сверкающий, становящийся все более багровым, круг над самым горизонтом.

— А у меня сейчас зайдет.

* * *

Сташевский во сне пнул Мариолу так, что та сразу же проснулась. К счастью, она уже была привыкшей к подобным вещам и не реагировала слишком резко. Относительно недавно, во время отпуска, она чудом избежала серьезного ущерба своему здоровью — они успели поменяться местами, так что Мариола лежала у стены. А Сташевский, как обычно, спорил с кем-то в горячке и приложил так, что разгромил гостиничную кровать. Он часто дрался во сне. «Время привыкнуть имелось» — говаривала Мариола. Теперь же она только повернулась, с трудом открывая глаза.

— Ты с кем разговариваешь? — спросила она, слыша бормотание Славека.

Тот, ничего не понимая, глянул на нее.

— Разговариваю со сновидениями, — заявил он и повернулся на другой бок.

— А сон может сказать что-нибудь умное? — внезапно заинтересовалась девушка.

— Может. — Он поднял голову. — А ты почему не спишь?

— Возможно, я еще не готова к этим умностям. Кроме того, ты мне так приложил, что будет синяк!

— Прости, — буркнул Сташевский. — Этот тип меня разозлил.

— И что он говорил?

— Ой, это какой-то рецидивист. Говорил, что у него в толстой кишке живет глист-пьяница.

И этот глист сунул ему башку в желудок и теперь выпивает все спиртное. А тип страдает, ведь для того, чтобы хорошенько напиться, теперь ему нужно два с половиной литра водяры. А на такое у него нет денег.

— И за это ты ему приложил?

Славек, совершенно проснувшись, уселся на кровати, зажег ночник.

— Нет. — Он задумался. Приложил я кому-то другому. Но уже не помню, за что.

Мариола массировала свои ягодицы.

— Наверное, ты сильно его не любил, потому что врезал, словно ломом. — Она зевнула. — Чаю выпьешь?

— С удовольствием. Я сделаю.

Славек направился на кухню. Поставил электрический чайник, вынул из шкафчика две чашки. Мариола пила «ссаки святой Вероники» — напиток из пакетика, слегка-слегка окрашенный в коричневатый цвет. Сам он — «сатану», насыпной джинсен, две ложки.

— Знаешь, — повернулся он, — всю жизнь я мечтал о женщине, которая, если я не могу спать, всегда выпьет со мной чайку и поболтает немного.

— Я тоже. — Мариола грустно улыбнулась собственным воспоминаниям. — Я тебя тоже очень долго искала, дебил.

— Я тебя люблю.

— А я — тебя, мой сумасшедший и без царя в голове.

Они сели на теплом, оплетенном плющом балконе. Расположенные несколькими этажами ниже фонари отбрасывали фантастические тени на стены огромного здания. Кроме них активными в это время суток были только коты, выдирающие друг у друга добычу с мусорников.

— Ты и вправду меня любишь? — спросила Мариола.

Славек кивнул.

— Почему ты все время сомневаешься?

— Потому что знаю тебя, обезьяна советская [91] , — повторила девушка его выражение. — Тут же тебе на шее подвесится какая-нибудь Алинка; Дануся начнет устраивать мне скандалы по телефону, что ты с нею не встречаешься, а Кася…

— Оставь Касю в покое.

— Она меня просто преследует. Когда смотрю новости, они касаются ее города. Когда вижу указатель, он, естественно, ведет к ней. Открываю газету и уже знаю: будет что-то про ее местность. Я сражалась за тебя и…

91

Чуточку офф-топ: Когда я учился в харьковском институте культуры, вместе со мной у бабули на квартире жил Сережка Щелычев. Он рассказывал о своем детстве. У них в классе был парень, Витько, явно с проблемами развития, но иногда выдававший «перлы». Как-то раз учительница (это был урок украинского языка) задала придумать предложение со словом «колгоспний». Витько тоже поднял руку. Когда удивленная учительница подняла его, он сказал: «Колгоспна мавпа». Гениально!!! — Прим. перевод.

— И вот. Такой любви, как к тебе, ждут целую жизнь, идиотка. Иногда и не дожидаются. Так что и не думай, будто бы я от тебя отцеплюсь.

— Но ведь она…

— Преследует тебя? А меня преследует чертова дюжина. Везде ее вижу.

— Ты говорил.

— Хотя, в последнее время перестала.

Мариола отпила горячего чаю.

— Что-то случится важное?

Славек всегда восхищался ее интуицией.

— У меня тоже такое впечатление.

Девушка снова сделала глоток. Потом спросила с какой-то странной решимостью.