Брестская крепость

Бешанов Владимир Васильевич

До Южного острова добрались 13 человек, но и они попали в плен. Лейтенант А.Е. Потапов пропал без вести, старший лейтенант Н.Г. Семенов был убит у Холмских ворот. Прикрывая атаку, погиб лейтенант А.М. Кижеватов. Во время артобстрела тяжелую контузию получил лейтенант A.C. Санин. В подвалах 333-го полка почти не осталось защитников: «Там находились раненые, которые не могли идти на прорыв. Они подползали к огневым рубежам и вели огонь, зачастую тут же, на месте, умирая от потери крови и жажды».

Комиссар Фомин тоже решился на прорыв.

Предварительно перестреляли взятых в плен солдат противника. «Несколько немцев, — пишет военфельдшер 84-го стрелкового полка И.Г. Бондарь, — были захвачены нашими бойцами

и приведены в расположение обороны. Допросили. Деваться с ними было некуда… Потом, уже мертвых, их занесли в небольшую кладовую, расположенную возле лестницы на первом этаже». Н.С. Гутыря вспоминает: «Тов. Фомин поручил мне выбить гитлеровцев из здания офицерской столовой, расположенной внутри крепости. Я это приказание с группой бойцов выполнил и взял в плен трех гитлеровцев (высоких молодых арийцев), двоих из которых по доставке в помещение, где мы были расположены, я лично расстрелял». По свидетельству курсанта полковой школы Г.Ф. Остапца, одного ефрейтора все-таки отпустили: «Не помню, какого числа, нами был захвачен один гитлеровец. Мы хотели его убить, а старшина Меер не дал. Он нарисовал несколько карикатур Гитлера со свиным рылом и прочее, сделал подписи на немецком языке, оклеил немца почти всего и отправил туда, откуда пришел. Это был наш ответ на их листовки и радиотрансляцию, которые призывали нас к сдаче в плен».

Сколько было расстреляно пленных, неясно. Старший сержант И.И. Долотов писал, что при освобождении столовой была захвачена «группа немцев в количестве 9–11 человек», лейтенант С.А. Коньков утверждал, что при обороне казармы инженерного полка «были пленены еще 13 немцев».

Перед атакой, которая должна была начаться в полночь, уничтожили документы и спрятали знамя полка. Выходить решили в сторону Кобринских ворот. Как вспоминает старшина B.C. Солозобов:

«Вид у Фомина был страшно усталый, но в нем чувствовалась такая сила воли, такое участие к людям, что каждое его приказание выполнялось бойцами мгновенно. Готовилось что-то особенное. Каждый человек был напряжен до предела. К этому времени в трубах здания устроились снайперы, откуда им было удобно выбирать цели, а из амбразур и оконных проемов обоих этажей наши пулеметы вели огонь по укрепившимся на том берегу Мухавца немцам.

Через некоторое время, выждав момент, наша первая группа добровольцев пошла на прорыв. Часть людей направилась к мосту, а часть через реку. Обливаясь кровью, герои погибали от пуль врага. Лишь немногим удалось прорваться на другой берег.

Несмотря на неудачу, к штабу обороны стали приходить бойцы с просьбами о зачислении их в следующую группу».

Старшина А.И. Дурасов: «Картину этого боя очень тяжело описывать. Небольшой отрезок реки немцы осветили специальными парашютными ракетами, открыли сильнейший пулеметный огонь по плывущим бойцам. Большая часть из них так и не добралась до берега, погибнув в водах Мухавца. Об этом уже потом рассказали те, кому удалось вернуться назад. А вернувшихся было десяток, не больше».

Около двух часов ночи лейтенант В.И. Бытко повел к Северным воротам боевую группу 44-го стрелкового полка. Снова взлетели ракеты и ударили немецкие пулеметы. Снова неудача.

В эту же ночь, разбившись на две группы, предприняли попытку вывести из окружения бойцов 98-го артдивизиона лейтенанты Акимочкин и Нестерчук. Рядовой Н.И. Соколов попал в первую группу:

«Мы направились вдоль земляного вала на север, а группа Нестерчука — по дорожным кюветам к мосту.

Растянувшись редкой цепочкой, мы медленно двигались от куста к кусту, от воронки к воронке. То ползком, то замирали, прижавшись к земле, затаив дыхание. Преодолев метров 150, наткнулись на сваленное снарядами дерево, которое, к нашему счастью, пролегло над водяным рвом с одного берега на другой. Разводя по сторонам густые ветви

кустарника, лейтенант достиг берега и спрятался в зарослях. Следующим стал перебираться по бревну Ширяев, за ним я. Дойдя почти до самого берега, Ширяев неожиданно поскользнулся и полетел вниз, в воду. Затрещали ломавшиеся под тяжестью его тела сучья, раздался всплеск; от боли он застонал. И сразу же в нескольких метрах от нас затарахтел вражеский автомат, забегали немецкие солдаты, а в воздухе запрыгали лучи прожекторов… Надо было уходить, тем более что время близилось к рассвету…

Через некоторое время вернулся раненый Нестерчук с группой. Бойцы едва передвигались от усталости. Из группы Нестерчука вернулся только он да еще четыре раненых бойца».

Потери гарнизона 23 июня были огромны, притом что немцы, наоборот, не понесли существенного ущерба.

«После прорыва людей заметно поубавилось, — вспоминает И.И. Долотов. — В коридорах появлялись только отдельные пробегающие красноармейцы. Все были у окон, заваленных разломанной мебелью и матрасами почти доверху. Снизу под матрасами подложены были кирпичи, которые представляли собой своеобразные бойницы, позволяющие все видеть и обстреливать впереди. С внешней стороны они скрывали все, что делается или перемещается в казармах. Иногда взрывом снаряда вышибало всю заделку из окна, внутри начинался пожар, но это было уже незначащим пустяком среди окружающих событий».

Обстановка требовала объединения всех сил гарнизона под единым руководством. Утром, используя временное затишье, капитан Зубачев и лейтенант Виноградов перебрались в казарму 33-го инженерного полка, где встретились с Фоминым:

«Собрались в небольшой комнате с оконными проемами в сторону Мухавца. Мы все познакомились. Фомин потребовал, чтобы предъявили документы. Я был в полной форме с орденом Красной Звезды на груди. Внешний вид у нас был настолько необычным, что узнать даже знакомые лица затруднялись: воспаленные глаза, покрытое толстым слоем пыли и копоти обмундирование.

После короткого знакомства с нами и уточнения обстановки на участках комиссар Фомин доложил о том, что сложившиеся обстоятельства требуют немедленного, еще более организованного и оперативного руководства обороной и поставил перед нами задачу: выяснить наличие боеприпасов и продовольствия, состояние раненых, кроме того, связаться с соседями по обороне, предложить им проделать то же самое и к 18.00 24 июня прибыть к Фомину с докладом».

Затем на крепость вновь посыпались тяжелые снаряды — начинался новый день.

В подвале отсека, примыкавшего к Брестским воротам, состоялось еще одно совещание командиров и политработников, на котором решался вопрос о создании сводной боевой группы. Как вспоминает A.A. Виноградов, к этому времени в Цитадели сложилось следующее положение:

Очень большие потери убитыми и ранеными.

Малое наличие отечественных боеприпасов.

Исключительно тяжелое положение с ранеными, детьми и женщинами из-за отсутствия требуемых условий, медицинского персонала, медикаментов и перевязочных средств. Тяжелая атмосфера от разложения трупов валила с ног малосильных и легкораненых бойцов и командиров.

4. Запасы продовольствия, которые нам удалось создать в первый день, приходили к концу.

Центральная часть крепости находилась в круговой осаде противника.

Тогда же был написан Приказ № 1, согласно которому командование группой возлагалось на капитана И.Н. Зубачева, его заместителем назначили Е.М. Фомина. Обязанности начальника штаба были возложены на помначштаба 44-го стрелкового полка старшего лейтенанта А.И. Семененко. И хотя командованию сводной группы не удалось объединить руководство боевыми действиями на всей территории крепости, а Семененко так и не смог приступить к исполнению обязанностей, штаб сыграл свою роль в их активизации.