Бретёр

Яковлева Юлия

— А я думал, мы будем вязать мерзавца, — разочарованно заметил Андриан, обернувшись к седоку.

— Индюк думал — и в суп попал, — буркнул Мурин. Но тут же опомнился: — Извини, братец. В данном случае индюк этот — я сам.

— Да я сам вижу, что ты не в духе.

— Мало сказать! Ох, как же я опростоволосился, — Мурин потер лицо ладонями. — Где ж я ошибся? Что упустил?

— Слышь… — негромко позвал Андриан. — Только головой не крути.

Тон его насторожил Мурина, который тотчас же бросил стенать, обратился в зрение и слух. Но ничего необычного не заметил. В окнах домов отражалось небо. Катили экипажи и телеги. Шли

мастеровые, приказчики. Дворник с совком вспугнул воробьев, замел на совок свежую навозную кучу. Обычная улица в обычный день.

— За нами от самого Демута тарантас ездит.

— Брось. Совпадение.

— Не-а. Мы встали. И он встал.

— Может, ждет, пока его барыня в лавку пошла.

— Будто вынюхивает что.

— Да ну…

— Ну. Нас, — подтвердил Андриан. — Гнедая лошадь под синей дугой. Я еще подумал: что за фетюк — гнедую масть с синим цветом женить.

Он не поворачивался, но слишком уж старательно: в позе его Мурин уловил напряжение, к которому следовало отнестись со всей серьезностью. Бывалый солдат умел распознать маневры чужого лазутчика.

— Вот что, — решил Мурин. — Чтобы убедиться, совпадение это или нет, давай сделаем кружок. Если этот тарантас не отстанет, то поезжай по Большой Морской. Когда будем проезжать мимо лавки ювелира Болье, сбрось ход. У него большие окна. Я и погляжу на отражение, кто это за нами таскается.

— Знать бы еще зачем, — поднял вожжи Андриан.

— Узнаем. В свой черед.

Они выехали на бульвар, потом с Невского проспекта свернули на Морскую. У магазина Болье Мурин обернулся на витрину. По ней пробежали Палаш, облака, коляска с его собственной фигурой, пешеходы. А позади, деликатно, но прилипчиво, в самом деле, следовала гнедая упряжка. Номер на бляхе Мурин разглядеть не смог. Только седока, его кряжистый силуэт. И хотя лица он не рассмотрел, он был уверен: этот человек напал на них в квартире Колобка.

— Усек? — спросил Андриан.

— Нет, — соврал Мурин.

И приказал:

— К Демуту. Езжай спокойно. Пусть не думает, что мы заметили слежку или струхнули.

Палаш плавно подкатил к подъезду Демутовой гостиницы.

— Обожди здесь, — велел Мурин.

Поднялся в свой номер, взял нужное, спустился. В его планы не входило ничего иного, кроме как притвориться, что у него в гостинице небольшое дельце, но притворяться не пришлось: дельце нарисовалось само. Мурин стоял в прихожей, когда за спиной его деликатно кашлянул лакей и протянул поднос:

— Вас дожидалась записка.

Мурин уже увидел красный восковой пятачок с инициалами Ипполита. «Что-то мне уже не передохнуть от братней любви и заботы». Он раздраженно сгреб записку, не читая, сунул в карман и поспешил выйти.

Он отсутствовал не долее чем пять минут. Помедлил, прежде чем сесть. Показал взглядом, который Андриан перехватил: виднелась рукоять пистолета. Андриан чуть приподнял брови. Мурин взобрался и сел:

— Стоит все еще этот друг наш?

— А как же. Выжидает. Думаешь, до пистолета дело дойдет?

Мурин усмехнулся:

— Надо смотреть правде в глаза, тут этот мерзавец Егорушка прав. Тридцать тысяч — это только для моего товарища Прошина не деньги, а так, случайная улыбка судьбы: сегодня есть, завтра нет, послезавтра опять есть. Для многих других это большой куш.

— Очень большой.

— Для очень многих. И я совершенно уверен: все дело — именно в этих деньгах. Но только

это, увы, пока единственное, в чем я уверен, — вздохнул он.

— Куда ж теперь?

Мурин вынул из рукава записку Ипполита, сорвал печать, развернул и прочел. «Невыносимо». Ипполит просил приехать для важного разговора к нему домой, но на сей раз — необычно для Ипполита — было указано время. Мурин вынул брегет, щелкнул крышкой.

Время у него еще было. Приказал:

— В дом Катавасова.

— А этот, который за нами таскается, припугнуть бы его малость. Чтоб отлез. У меня и дубина с собой, если что.

Мурин поморщился:

— Нет. Он мне понадобится. Но не сейчас. Сейчас он мне ни к чему.

— Ну так как быть-то?

— А, да просто стряхни эту улитку. Покажи, на что Палаш способен.

— Штраф в управу заплатишь?

— С превеликим удовольствием.

— Не жалуйся потом, — весело пригрозил Андриан.

Как все гусары, Мурин любил быструю скачку и с наслаждением откинулся на сиденье.

Андриан, казалось, и не шевельнулся. Только Палаш вдруг пошел от тротуара танцующим шагом, во всем его теле чувствовалась сжатость пружины. Андриан набрал полную грудь воздуха и заревел, так что эхо отскочило от домов и, хлопая крыльями, взвились голуби:

— Па-а-абер-р-р-регись!

Странно было видеть игорный дом днем. Ореол роскоши улетучился, видимо, с криками петуха. Тусклый свет северного солнца пробивался сквозь немытые окна. На бархатных шторах были плеши. Паркет испещрен царапинами. Потолок был желт от въевшегося табачного дыма. От пустых бутылок — на столах, на полу, на подоконниках, где попало — тянуло кислятиной. А от всего места — чем-то убогим, надрывным. Воздух был одновременно душным и холодным. Печи еще не топили. Мурину впервые пришло в голову, что веселья в картах маловато. А скуки, отчаяния — больше, чем кто-либо готов признать. Из дальней двери вышел, зевая, лакей с мешком, стал собирать пустые бутылки. Он был без ливреи. Несвежую рубашку перехлестывали подтяжки, крепившиеся к штанам пуговками, похожими на два глазка. Глаза самого лакея были мутные, красноватые, опухшие. Мурин не сразу попал в их поле зрения. И тогда они приоткрылись, но не слишком.

— Кого… ы-ых… — лакей поднес кулак к зевку, — вам угодно?

— Это зависит. Может, и тебя.

Мурин показал ассигнацию, зажатую между пальцами, лакей потянул было к ней лапу. Мурин тут же нырнул рукой обратно под шинель.

— Я хочу, чтобы ты понаблюдал сегодня за игрой, а назавтра я явлюсь в это же самое время и хочу, чтобы ты рассказал мне кое-что.

— Что ж?

— Кто ушел в выигрыше.

— А, да только разве ж за всеми уследишь! Половина тут их всех — в выигрыше. А другая соответственно в проигрыше. Известное дело — фараон! Одна карта налево, другая направо.

— Меня интересует только такой выигрыш, не заметить который невозможно.

В мутных глазах лакея тяжело заворочалась мысль.

— Не менее десяти тысяч, — уточнил Мурин. И, чтобы оживить интерес, опять показал ассигнацию.

Лакей покачал головой:

— Всепокорнейше прошу меня извинить, барин.

— Нет? — удивился Мурин.

— Игорное дело, оно такое. Тут тонкость важна. Щепетильность. Покров тайны. А не лишние глаза и лишние уши.

— А девки, стало быть, не лишние? Или у них нет ни глаз, ни ушей?