Брежнев: правитель «золотого века»

Семанов Сергей Николаевич

Согласно другой точки зрения, миссию власти в современном обществе может выполнять только элита. Адепты этой концепции тщатся доказать, будто политическая история является борьбой только тех социальных групп, которые находятся на вершине общественной пирамиды.

При этом народные массы буржуазные теоретики третируют как «усредненную» и «худшую часть человечества» (Ортега-и-Гассет), «косную силу, противостоящую творческому меньшинству» (Тойнби). Вследствие своей биологической особенности массы якобы подсознательно жаждут подчиниться элите, поскольку народу, мол, всегда свойственно «стадное сознание». Элита же, напротив, обладает особой генетической, то есть наследственной, способностью руководить, подчинять себе

массы. Она наделена некоей экстраординарной физической и нервной энергией, необходимой для того, чтобы устоять в борьбе со своими конкурентами.

Переход власти от капиталистической элиты к интеллектуальной является будто бы особенностью XX века — утверждают буржуазные социологи. Господствующий класс теперь, дескать, слагается из наиболее интеллектуально одаренных людей и, таким образом, иерархия умственных талантов и иерархия социального управления все чаще совпадают. По Гэлбрейту, например, в настоящее время людей все больше и больше разделяют не деньги, а образование, «именно в этом отражается существенное классовое (?! — А. Я.)разделение нашего времени».

В конечном счете буржуазные теории активно спекулируют на новых явлениях в технико-экономической жизни капиталистических стран, которые наблюдаются в условиях научно-технической революции. Эти спекуляции направлены на дезориентацию революционного движения. В теориях «единого индустриального общества», «стадий роста», «постиндустриального общества» и им подобных наиболее полно проявились вульгарный технологизм, гипертрофия значения технических достижений и умаление и даже прямое игнорирование роли главной производительной силы — огромной массы трудящихся.

Таковы некоторые идеи буржуазных теоретиков, идеи, которые они провозглашают универсальными, пытаясь навязать их социалистическому миру.

2.

Но вернемся к делам домашним. Мы знаем, что темпы роста социалистической научной и технической интеллигенции в последние годы стали превосходить темпы роста других социальных групп. Этот процесс не только объясним, но и закономерен. Количественный и качественный рост интеллигенции есть прямой результат политики партии, направленной на всемерное ускорение научно-технического прогресса, на дальнейшее повышение культуры и образованности народа. Достаточно известно также, что эффективная работа трудовых коллективов в огромной степени зависит от руководителей и специалистов, от их компетентности, умения управлять, принимать правильные решения и объективно оценивать достигнутое. Однако все это не дает никаких оснований противопоставлять друг другу работников умственного и физического труда, прекратив толковать их взаимоотношения.

Если совершенно несостоятельно отрицание ведущей роли рабочего класса, то в такой же степени неприемлемо и нигилистическое отношение к интеллигенции. Какой бы то ни было нигилизм подобного рода глубоко чужд идеологии научного социализма — и это понятно, — ибо ничего, кроме разлада, внести в общество не может. Именно поэтому наша общественность подвергла критике статью «Ноль целых шесть десятых» («Октябрь», № 7, 1971 г.), истерические писания И. Шевцова, книгу И. Дроздова «Подземный меридиан» и некоторые другие. Снобистское отрицание исторической роли рабочего класса, равно как и попытки возвести в роль «лидирующего класса» интеллигенцию или, наоборот, — что свойственно названным книгам — принизить и охаять ее роль имеют своим источником один и тот же корень, а именно: непонимание происходящих перемен в социальной структуре общества, их главных тенденций, внесоциальное толкование социалистического прогресса.

Непонимание законов живой жизни или растерянность перед ее сложными явлениями порождают у иных публицистов не только заблуждения относительно роли рабочего класса и интеллигенции в условиях

социализма, но и крайности другого порядка — воинствующую апологетику крестьянской патриархальности в противовес городской культуре — всеобщей, по словам одного из сторонников этой точки зрения, «индустриальной пляске».

Заблуждение это обрело даже некую теоретическую «оболочку» в виде концепции «истоков», которой почему-то дали «зеленую улицу» некоторые невзыскательные редакции. «Историки» в иных статьях настойчиво противопоставляются «интеллектуализму», а противопоставление это выдается за «современное соотношение городской и деревенской культуры». По адресу сторонников «интеллектуализма» мечутся громы и молнии, а сами они именуются не иначе как «разлагатели национального духа».

В представлении проповедников теории «истоков» именно деревня, причем старая, существующая главным образом в воображении этих проповедников, старый аул, затерянный хутор или кишлак, хранящие традиции застойного быта, в отличие от города являются главной питательной почвой национальной культуры, некоей «общенациональной морали». Тем самым культивируется любование патриархальным укладом жизни, домостроевскими нравами как основной национальной ценностью. Естественно, что при такой постановке вопроса социализм и те изменения, которые он за полвека внес в нашу жизнь, социальная практика советского общества, формирующая коммунистическую мораль, выглядят как искусственно привнесенные нововведения, как вряд ли оправданная ломка привычного образа жизни.

«…Крестьяне — наиболее нравственно самобытный национальный тип», «…оригинальность (мужика. — А.Я.)противостоит безликости (агрессивной или пассивной), разлагающей народный дух», — провозглашает М. Лобанов в своей книге «Мужество человечности».

В книге М. Лобанова мы сталкиваемся с давно набившими оскомину рассуждениями «о загадке России», о «тяжелом кресте национального самосознания», о «тайне народа, его безмолвной мудрости», «зове природной цельности» и в противовес этому — о «разлагателях национального духа». В рассуждениях этих нет и грана конкретно-исторического анализа. Нет понимания элементарного — того, что «национальное чувство», «национальный дух» декабристов и Николая I, Чернышевского и Каткова, Плеханова и Победоносцева несовместимы, что в классовом обществе нет и не может быть единого для всех «национального самосознания».

Внеисторический, внеклассовый подход к проблемам этики и литературы характерен для понимания М. Лобановым эпопеи Л. Толстого «Война и мир» (статья «Вечность красоты», «Молодая гвардия», № 12, 1969). Отечественная война 1812 года трактуется М. Лобановым как период классового мира, некоей национальной гармонии. Неприятие М. Лобанова вызывают идеи Великой Французской буржуазной революции: якобы избавление от них как от «наносного, искусственного, насильственно привитого» и возвращение к «целостности русской жизни» обеспечило, по его мнению, «нравственную несокрушимость русского войска на Бородине».

Насколько далеки подобные утверждения от истины, говорит уже то, что влиянию этой революции и идейно подготовившей ее философии просветителей лучшая часть русского общества во многом обязана формированием передовых идей своего времени, что без этого влияния невозможно представить себе духовную атмосферу эпохи Пушкина и декабристов.

Не менее категоричен М. Лобанов и когда обращается к современности. «Одно время наша литература о деревне, — заявляет он, — была активна, так сказать, организационно-хозяйственными предложениями, рекомендациями, что ли. В какой мере такие рекомендации мало подходят для целей литературы, показал опыт работы В. Овечкина, в свое время писавшего страстные, убежденные очерки, которые, однако, вскоре угасли в своей практической актуальности именно из-за узкопрактической своей проблематики».