Бриджит Джонс: грани разумного
Шрифт:
– …И ты понимаешь, что не можешь определить пол трех своих лучших друзей.
– Ха-а-а! Ва-а-а! Ха-ха-ха-а-а!
– В наше время уже нельзя просто поставить точку, не добавив «com».
– Ты планируешь всю свою работу по протоколу HTML? Ба-а-а, ха-ха-ха, ба-а-а, ха-а-а-а!
Как только все присутствующие занялись едой, одна дама, по имени Луиза Бартон-Фостер (чрезмерно самоуверенная юристка и того типа женщина, которую легко можно вообразить заставляющей тебя есть печень), выступила с речью.
Что касается
– Вы абсолютно правы, Луиза. Если я буду снова голосовать за тори, то желал бы быть уверен, что мои взгляды а) изучаются и б) кем-то представлены.
В ужасе я уставилась на него. У меня возникло такое ощущение, как однажды у моего друга Саймона: играл он в гостях с какими-то детьми, и вдруг появился их дедушка, и оказался он Робертом Максвеллом; тут Саймон посмотрел на отпрысков, и ему привиделось, что все они мини-Роберты Максвеллы, с нависающими бровями и огромными подбородками.
Представьте: у вас завязываются отношения с новым человеком; между вами всегда проявится разница, и её следует принять и сглаживать все острые углы. Но в жизни не представляла себе, что могу спать с мужчиной, который голосует за тори. Неожиданно почувствовала, что совсем не знаю Марка Дарси, – возможно, все те недели, что мы встречались, он тайно коллекционировал картинки с глиняными зверушками в шляпках, вырезанные с последних страниц воскресных приложений, или ускользал на автобусе на матчи по регби, или с завистью глядел из окна на чужие автомобили.
Разговор тёк во всё более высокомерном русле, участники его рисовались вовсю.
– И как же вы определяете, что это именно четыре и пять к семи? – лаяла Луиза на мужчину в полосатой паре, похожего на принца Эндрю.
– Ну, я прошёл курс экономики в Кембридже.
– Кто у вас читал? – вмешалась какая-то девушка, как будто это главный аргумент.
– Всё в порядке? – прошептал Марк не раздвигая губ.
– Да, – пробормотала я опустив голову.
– Но ты… дрожишь. Говори – что случилось? В конце концов я призналась, в чём дело.
– Ну я голосую за тори и что? – изумлённо уставился на меня Марк.
– Тсс… – прошептала я, нервно оглянувшись.
– В чём проблема?
– Видишь ли, – начала я, жалея, что здесь нет Шеззер, – если бы я голосовала за тори, то оказалась бы изгоем общества. Это всё равно что приехать в «Кафе руж» на коне, со стаей гончих на веревке или устроить вечеринку на полированных столах, с расставленными по краям тарелками.
– Как здесь, ты хочешь сказать? – Марк рассмеялся.
– Ну да, – пробормотала я.
– И за кого ты тогда голосуешь?
– За лейбористов, конечно. Все голосуют за лейбористов.
– Что ж, это только ясно доказывает, что не в том дело – пока, – вздохнул Марк. – А почему, интересно?
– Что – почему?
– Почему ты голосуешь
– Ну… – я задумалась, – потому что тот, кто голосует за лейбористов, относится к левому движению.
– А-а…
Кажется, Марк решил, что всё это невероятно весело. Теперь к нам было обращено всеобщее внимание.
– И к социалистам, – прибавила я.
– «К социалистам»… понятно. А социалисты – это…
– Объединенные рабочие.
– Так, но Блэр ведь точно не собирается поддерживать профсоюзы, верно? Вспомни, что он сказал про четвертую статью.
– А тори – это просто ерунда.
– «Ерунда»? – усомнился Марк. – Экономика сейчас в лучшем состоянии, чем была в течение семи лет.
– Нет, не в лучшем! – завелась я. – Наверняка они её улучшили, потому что скоро выборы.
– Что «улучшили»? – уточнил Марк. – Экономику?
– Какова позиция Блэра в Европе по сравнению с позицией Мейджора? – вступила Луиза.
– Да. И почему он не принял обещания тори год за годом увеличивать ассигнования на здравоохранение? – подхватил принц Эндрю.
Честное слово, так они и беседовали, рисуясь друг перед другом. Скоро я поняла, что больше этого не вынесу.
– Дело всё в том, что голосовать надо за принцип, а не за непонятную деталь – такой процент или вот такой. И совершенно ясно, что лейбористская партия поддерживает принципы доброты и участия, интересы геев, матерей-одиночек и Нельсона Манделы. А противостоят ей орущие высокомерные мужчины – эти заводят интрижки со всеми, кто попадается на пути, трахаются направо и налево, ходят в ресторан «Ритц» в Париже, а потом ругают всех ведущих программы «Сегодня».
За столом наступила глубокая тишина.
– Ну, кажется, ты изложила суть в двух словах. – Марк засмеялся и погладил моё колено. – С этим мы бессильны спорить.
Все смотрели на нас. Потом, вместо того чтобы кому-нибудь пойти в туалет – как случается у нормальных людей, – они сделали вид, что ничего не произошло, и снова стали чокаться и тараторить, совершенно не обращая на меня внимания.
Никак не могла оценить, ужасно ли моё положение или ничего. Будто я в племени папуасов Новой Гвинеи, спариваюсь с собакой вождя и понятия не имею, что означает шёпот вокруг: то ли им всё равно, то ли обсуждают, как поджарить твою голову.
Кто-то постучал по столу и произнёс речь – по-настоящему, безумно, невыносимо скучную. Как только она кончилась, Марк прошептал:
– Пойдём отсюда, а?
Мы попрощались и направились к выходу.
– Э-э-э, Бриджит, – обратился ко мне Марк, – не хочу тебя тревожить, но… у тебя что-то странное вот тут, на поясе.
Рванула у него свою руку: жуткий корсет каким-то образом завернулся по краям и выпирает на талии, как огромная запасная шина…
– Что это? – осведомился Марк, кивая и улыбаясь, пока мы прокладывали путь между столиками.