Бриг «Три лилии»
Шрифт:
Еще немного… еще — и они ушли от ветра за мыс. Опасность осталась позади.
Волны несли лодку к берегу на своих гребнях. Вот и сгорбленная фигурка бабушки Тювесон на пристани. В руке у бабушки качался фонарь.
А Миккель все черпал. Чуть живой от холода и усталости, он черпал и черпал, словно заведенный, никак не мог остановиться, хотя опасность миновала. Ладонь горела от черпака.
Что-то жесткое попалось ему в руки. Он даже не сообразил, что именно: пробковый поплавок, чемоданчик, или всего-навсего фонарь?
— Да он с ума сошел, этот сорванец! — бушевала бабушка на пристани. — Сказано было остаться, так нет — полез в лодку! Ну, ничего, уж я завтра не поленюсь, схожу в лес за розгой!..
— Парень молодцом!.. Не кричи, лучше держи конец! прорычал плотник и бросил ей чалку.
У Миккеля все плыло перед глазами, ноги подкашивались. Плотник Грилле подхватил его и вынес на берег. Миккель ощутил прикосновение бабушкиной руки, увидел ее морщинистое лицо, освещенное фонарем. Они шли рядом к постоялому двору. Бабушка бранилась, но голос ее доносился будто издалека.
— Вот и полагайся после этого на мальчишек! Предупреждала я тебя или нет?.. Велела на берегу остаться?.. Шевели ногами, так никогда до дому не дойдем! Мокрый, как пес!..
Боббе встретил их в дверях радостным лаем. Бабушка начала раздевать Миккеля еще в прихожей. И причитала:
— Белый что мертвец, зубы дробь выбивают… Эх, парень, парень! Ничего, мы тебе молока согреем… Прочь, Боббе, не мешай… Садись вот тут, Миккель, я укутаю тебе ноги одеялом.
Миккель сел возле плиты. Бабушка дала ему горячего молока с медом. Он выпил и стал оживать.
— Ну, рассказывай же! И на кого ты только похож!.. вздыхала бабушка.
Миккель рассказал немного, потом передохнул, потом вспомнил человека, который просил свезти его на берег за сто долларов.
— Сто долларов, господи! — удивилась бабушка. — Это же громадные деньги. Ты точно слышал — он «доллары» сказал?
— Не сойти мне с места, — заверил Миккель. — Сначала сказал «тридцать», но нас отнесло, тогда он стал прибавлять помалу. «Двести, — говорит, — если свезете, не замочив штанов». Но тут как налетит ветер…
— Неужто сняло корабль с мели?.. — прошептала бабушка.
Миккель кивнул и… поспешно отвернулся, пряча глаза: он припомнил черный предмет, который выронил человек на корабле и который упал прямо в лодку.
Кажется, некий Миккель Миккельсон выбросил чемоданчик в море, когда черпал как одержимый.
Он попытался встать, но широкая бабушкина ладонь посадила его обратно:
— Сиди, сиди! Вот и плотник вернулся.
В кухню ворвался холодный воздух: плотник Грилле распахнул ногой дверь и появился на пороге — промокший до костей, с сосульками в бороде. Он сбросил сапоги и попросил пить. Да погорячее! Потому — промерз, как собака!
Сколько он ни плевался и ни говорил, что это кошачье питье, пришлось плотнику, как и Миккелю, довольствоваться
— Коли пробоин нет, обойдется. Счастливого им плавания!
— Уж не бриг ли то был? — спросила бабушка.
— Шхуна, — ответил плотник. — Корпус длинный, крепкий. И надо ведь: нашелся сумасшедший, хотел с палубы вниз прыгать! Десять метров! В шторм!
Миккель вертелся на стуле, как на сковородке.
— А в лодке ничего не осталось? — выпалил он наконец.
— Как же — вода, — ответил плотник. — Я вылил. Да еще фонарь разбитый.
— Больше ничего? — настаивал Миккель.
— Ни крошки, — сказал плотник Грилле.
Согревшись, он пошел наверх, к себе. Миккель слышал, как плотник говорит с черепахой, сбрасывая мокрую одежду. Потом стало тихо.
Бабушка вышла за дровами. Боббе лежал в своем углу и щелкал блох во сне. Миккель сбросил с ног одеяло и прокрался к окошку. Черно. Даже яблонь не видно, а ведь они у самого окна стоят. Ни корабля, ничего…
Хотя нет… В сарайчике Симона Тукинга светился огонек. Что было дальше, Миккель, хоть убей, не помнит.
Глава девятая
КОРАБЕЛЬНЫЙ ЖУРНАЛ
Накануне сочельника Симон Тукинг запер свой сарай и пошел через залив на острова. Он нес на спине мешок с корабликами, а в руке держал острую палку, чтобы проверять лед: хоть и крепкий, да кто его знает.
Миккель и Туа-Туа стояли возле тура на Бранте Клеве и смотрели, как Симон становится все меньше и меньше.
Туа-Туа была одна дома, когда Миккель подошел к калитке и посвистел. Учитель Эсберг разучивал псалмы на органе, сказал, что вернется поздно; до церкви было десять километров шутка ли, да еще тащить под мышкой шесть толстых книг.
Туа-Туа взяла из дому хлеба с салом; два ломтя припасла для Миккеля. Но в мороз на воле плохо есть, обветрить губы можно, — так Симон Тукинг говорил. Лучше потерпеть… Миккель бросил на могилу викинга камень и снова стал глядеть на лед.
Три недели прошло, как ветер снял корабль с мели, а о шхуне и о человеке с американскими долларами ни слуху, ни духу. Может, шхуна была заколдованная? У Миккеля пробежали мурашки по спине. Он глянул на Туа-Туа.
— Говори: ты умеешь держать язык за зубами? — спросил Миккель.
Туа-Туа почесала бородавки — они выросли больше прежнего — и удивленно кивнула.
— Три недели назад на мель наскочил корабль… — начал он.
— Вон там? — ахнула Туа-Туа. — А я и не…
— Об этом только мы знаем, — перебил ее Миккель. — Мы с плотником Грилле пошли на выручку, но ветер снял шхуну с мели раньше нас. Никому не скажешь?
— Ни одной душе!
— Смотри! — сказал Миккель. — Вдруг это и в самом деле заколдованный корабль? Лучше не болтать зря…