Бригадир

Вязовский Алексей

— Непременно, — ответил я, наливая ей бокал. — Но это, Светик, не главное мое украшение. Есть и другие. И я тебе их сегодня покажу все до одного.

Та хихикнула, оценив тонкий намек по достоинству, но тут по телеку стали показывать Задорнова, который начал свою новогоднюю речь. Он что-то говорил и говорил, а лица ребят смурнели на глазах.

«Мы поздравляем всех бывших граждан СССР, — фигачил Задорнов, — СССР больше нет, но есть наша Родина. Можно разделить Родину на несколько государств, но Родина у нас одна, не зависящая от этого. Поэтому предлагаю поднять

бокалы за нашу Родину. С Новым годом, друзья!». Куранты начали свой отсчет.

— Я что-то не поняла, — растерялась Света, которая даже бокал на стол поставила. — Это нас теперь вместо президента этот клоун поздравлять с Новым годом будет? Вообще ни во что народ ставят, сволочи!

— А ведь она права, — думал я. — Даже это чудо с ПТУ за плечами шкурой почувствовала те перемены, что скоро накроют нашу страну. И они ей точно не понравятся.

Как только куранты отбили 12, мы прокричали: ' с Новым годом!', хлопнула пробка еще одной бутылки шампанского. И дальше вечеринка пошла по накатанной. Еще алкоголь, танцы, ну и парилка, где я, улучив момент, когда мы со Светкой остались одни, без особых колебаний, сдернул с нее простыню, обнажив крупную грудь с большими красными сосками.

— Сережа, что ты делаешь?! — девушка попыталась сыграть в девственницу, но получилось плохо. Я, впившись поцелуем в шею, уже укладывал ее на вагонку полки.

* * *

Второе января. День, когда советские люди, едва продрав глаза после празднования Нового года, тащились на работу с кривыми, похмельными лицами. В каждом холодильнике стоял почти полный тазик с Оливье и непременная селедка под шубой, которую доедать надо сразу, ибо салат этот невероятно нежный. Зойка шубу делала потрясающую. И именно в этом я имел возможность убедиться, помогая в утилизации остатков праздничного стола. Она добавляла туда одним слоем яблоки, и это придавало салату совершенно непривычный вкус. Моя мама так не делала.

— Ум-м! — закатил я глаза. — Вкусно как!

— Твоя вчера звонила! — тон Зойки стал довольно неприязненным. — А тебя дома не было.

— Моя?!

— Елена. Знакомое имя?

— Когда звонила? — вскинулся я.

— Часов в десять вечера, — скривилась соседка.

— Не понял! Ты ревнуешь, что ли? — поднял я бровь.

— Да с чего бы это? — Зойка с грохотом сбросила кастрюлю в мойку. — Я замужем, между прочим.

— Тогда прекрати ревновать. И что она сказала? — спросил я.

— Да ничего, — пожала Зойка пухлыми плечами. — Курица какая-то испуганная. Тебя спросила, а потом трубку положила.

— Чёрт! — выругался я и бросился к телефону, который стоял в коридоре. Тумбочка, которая служила подставкой для этого дискового раритета, помнила еще Берию, и мы регулярно подсовывали под переднюю ножку кусок картона, иначе она опасно кренилась, словно желая самоубиться об пол отсутствующей у нее головой.

— Добрый день, — вежливо сказал я, набрав заветный номер. — Елену пригласите, пожалуйста.

— Молодой человек, — услышал я на том конце возмущенный голос. — Я же велела вам не звонить сюда!

— Меня зовут Сергей, — ответил я. —

С кем я говорю?

— Виолетта Генриховна, — услышал я слегка растерянный голос. Понятно, откуда гонор такой. Понты у нас потомственные. И папа у нас первостатейный каблук.

— Елена звонила мне вчера, — сказал я. — А у нас был уговор. Я ее не беспокою больше, но если у нее что-то случилось, она выходит на связь. Так что Виолетта Генриховна, быстро позовите дочь к телефону. Иначе я найду ваш адрес в течение двух часов и приеду в Москву. Тогда вам придется познакомиться со мной лично. Вы точно этого хотите?

— Леночка! Тебя! — услышал голос потенциальной, и уже сильно нелюбимой тещи. Она отняла трубку от уха, и я ее слышал еле-еле.

— Сережа! Приезжай! — донесся до меня плач в трубке. — Приезжай, пожалуйста!

— Лена! Что ты делаешь! — услышал я глухой, далекий голос матери. — Мы же обратились в милицию! Прекрати! Он же бандит!

— Мама! — ледяным тоном ответила Лена, подавив всхлип. — Ты ничего не понимаешь! Они не помогут! Они больше никому и никогда не помогут! Жизнь поменялась! А ни ты, ни папа этого не замечаете!

— Ого! — удивился я. — А девочка-то с характером. И вполне неглупа. И теперь я понял, почему она работает продавцом. Не хочет от мамы с папой зависеть. Мы бунтарки, оказывается. Что же, похвально.

— Склиф, приемное, — снова услышал я ее голос.- Я буду там через час. Когда ты сможешь приехать?

Теперь понятно, почему так быстро наступило прозрение. Просто так в Склиф не вызывают.

— Буду через два часа. Надо собрать команду.

— Какую?

— Реанимационную!

* * *

Папа у нас был красавчик. Ну, насколько можно быть красавчиком с двумя черными фингалами под глазами, сломанными ребрами и шрамом после трепанации черепа. Это мне с деловым видом доложил Вовка, который сунулся в палату и был оттуда изгнан с позором. Там еще делали уколы, и посетителей не пускали. Впрочем, столик на колесиках, влекомый немолодой теткой в белом халате, вскоре уехал в соседнее крыло.

— Тут стойте, — сказал я Вовке и Штырю, которых прихватил с собой. — Лена, пойдем!

Судя по тому, что папа возлежал один в двухместной палате, человеком он явно был непростым. И даже непрезентабельный вид не мог скрыть благородной породы, которую он передал дочери. Потомственная московская интеллигенция, бессмысленная и беспощадная. Сословие, которое примет на себя первый удар свободного рынка. И судя по физиономии Геннадия Константиновича, этот удар был не один.

— Итак, — начал я, присев на табурет рядом. — Елена уже рассказала вам обо мне? Я Сергей. Я решаю проблемы. И я вас внимательно слушаю.

— Вы тоже из тех? — обреченно вздохнул он. Говорил мужичок еле-еле, язык явно заплетался — Девочка моя, да как же ты…

— Геннадий Константинович, — жестко оборвал я бессмысленные отцовские завывания. — Давайте обойдемся без лирики. Ваша дочь мне ничего не должна. Насчет вас пока не знаю. Скорее всего, какие-то условия с моей стороны все-таки появятся. Колитесь быстрее, пока в сознании!