Бригантина, 69–70
Шрифт:
Но у него были свои собственные устоявшиеся представления о возрасте. Он его мерил не десятилетиями, а состоянием своего здоровья.
„Я никогда не ощущал своих лет и, видя, как с годами меняется мир, стареют и начинают болеть люди, никак не мог понять, почему я остаюсь прежним? Может быть, это объясняется моим образом жизни и мыслей? Во всяком случае, я еще ни разу в жизни не испытывал настоящей усталости, которая заставила бы меня подумать, что пора успокоиться, усесться в уютное кресло или ограничиться прогулками вокруг дома. Энергии физической и умственной, жизнелюбия было во мне не меньше, чем в молодые годы“,
— писал
Уиллис считал, что после 55 лет для мужчины только наступает пора свершений.
Даже жена, участник всех его начинаний, когда Уиллис сказал, что собирается в Атлантику на маленькой яхте, потеряла терпение и спросила: „Когда же жизнь тебя чему-нибудь научит?“ — „Чему? — поинтересовался Уиллис. — Быть стариком или вести себя по-стариковски?“
И 22 июня 1966 года он отправился на яхте в Англию из Нью-Йорка. Зная, что сезон, благоприятный для плавания, уже почти прошел, он сказал характерную для него фразу: „Но что поделаешь“, означавшую, что никакие препятствия не удержат его на берегу.
Отнюдь не дилетантство забросило его в океан на крошечном деревянном суденышке без современных навигационных приборов и средств радиосвязи. С детских лет приучив себя рассчитывать только на собственные силы, точно взвешивать свои возможности, Уиллис, знал, что теперь ему уже не справиться с большим судном.
Мысль о небольшой яхте не раз приходила ему на ум в грудные минуты еще пять лет назад, когда он совершал на плоту беспримерный переход из Перу через Тихий океан к берегам Австралии:
„Куда легче и приятнее плавать на судне с косым парусным вооружением! Там главное — набраться терпения и в кубрике или даже внизу, в каюте, „высидеть“ волнение. Поднимать и опускать паруса, брать рифы, рулить, одним словом, почти все, что надо, можно делать, сидя в каюте. Правильно построенное и оснащенное судно нередко идет само по курсу одну, две и даже три тысячи миль“.
В соответствии со своими физическими возможностями Уиллис и построил свою яхту.
Его „Малышка“ была короче плоскодонной речной лодки, но мощный киль выдавал опытному глазу ее океанскую родословную.
По мнению знатока парусного спорта Вадима Владимировича Чудова, капитана дальнего плавания, длина яхты Уиллиса сделана минимально возможной, так чтобы не снижались основные мореходные качества, необходимые для яхт негоночного класса.
— Уиллис хотел научить людей не бояться одиночества и океана. Девиз его похода на плоту — „Возраст не помеха“ — это замечательный призыв к людям вообще и к морякам в особенности.
Мореплавателей часто подстерегают роковые случайности, которые невозможно учесть даже при самой тщательной подготовке на берегу. Мне кажется, Уиллис хотел на своем примере показать, что решающим в схватке разумного человека со слепой стихией являются его духовные, волевые качества, независимо от того, сколько ему лет и как оснащено судно.
Наибольшая длина яхты Уиллиса — 3 метра 50 сантиметров. Ширина — 162 сантиметра. Форпик и ахтерпик — носовой и кормовой отсеки, где хранилось продовольствие и запасное снаряжение, — отделены переборками от каюты, служившей Уиллису и рубкой, и спальней, и кухней. По длине каюта рассчитана точно для хозяина: 185 сантиметров, но встать во весь рост здесь невозможно: высота от настила до верха рубки — 1 метр 5 сантиметров. Для непотопляемости яхта внутри обшита блоками пенопласта.
„Три тысячи миль“. Эта цифра не случайно пришла в голову Уиллиса. Еще не закончив тихоокеанское плавание, он загадывал на годы вперед.
Три
Американские моряки времен парусного флота снисходительно называли Атлантику „прудом“ за ее сравнительно мирный нрав и „небольшие“ расстояния между континентами.
Быть может, это представление об Атлантике, воспринятое Уиллисом еще в детстве (он юнгой обогнул мыс Горн в 15 лет), и помешало ему более основательно подготовить к плаванию яхту. (Так, например, руль „Малышки“ не защищен от ударов волны кормовым подзором. Этот конструктивный просчет оказался роковым, когда яхта Уиллиса встретилась со штормами.)
Уиллис придерживался целого ряда правил диеты, которые он сам же выработал для себя за долгие годы морской службы и во время одиночных плаваний, изучив опыт мореплавателей разных времен и народов.
„В плаванье через Атлантику, — пишет американский журналист Кейт Уиллер, — Уиллис взял с собой пшеничную муку, сухое молоко, оливковое масло и мед, а также лимонный сок, который он считал лучшим средством против цинги. Воды он брал минимальное количество, полагая, что, испытывая жажду, человек может обойтись морской водой, а также рассчитывая собрать пресную воду во время дождя“. Ничего лишнего Уиллис не взял в дальнее странствие.
Он знал, потерпевшие кораблекрушение гибнут еще и потому, что не верят в возможности, заключенные в человеке, и стараются захватить с собой больше, чем необходимо, чтобы выжить.
Теперь, когда ему перевалило за семьдесят, он живо интересовался состоянием своего здоровья и собирался записывать все показатели своего физического и морального состояния, чтобы привезти с собой ценные данные не только для людей старшего поколения, но и для тех, кто находился в расцвете сил, прежде всего для молодежи, здоровье которой внушает в последнее время весьма серьезные опасения». Он был врачом и пациентом одновременно. Ежедневно мерил пульс и прослушивал дыхание, записывал кровяное давление и температуру, делал анализы — все результаты были «огорчительно-нормальны», кроме проклятой грыжи.
Он испробовал против нее им же изобретенное средство, которое спасло ему жизнь во время плавания на плоту «Возраст не помеха»: вздергивал себя вверх ногами на мачте.
«Время шло, надо было что-нибудь придумать. Но что? Чего я еще не пробовал? Все, что мог, я, по-моему, сделал. И тут меня осенило, — вспоминал Уиллис, как он врачевал себя в Тихом океане. — Я взял канат толщиной полдюйма, пропустил сквозь блок, свисавший со шлюпбалки, вделанной в пол каюты около самой двери, один конец захлестнул вокруг колен, а другой потянул. Постепенно я поднимал нижнюю часть тела, все время прислушиваясь, не усиливается ли боль. В конце концов на палубе остались лежать только мои плечи. Тогда я закрепил канат. Как будто стало немного легче.
Я раскачивался вместе с плотом взад и вперед, пытался повернуться то в одну сторону, то в другую… Я то подтягивал себя, чуть ли не оставаясь стоять на голове, то отпускал, то повисал на одной ноге, стараясь определить, при каком положении боль в животе притупляется.
В восемь часов вечера я почувствовал облегчение. Я даже вздремнул в подвешенном состоянии. До живота еще нельзя было дотронуться, но защемленный кусок кишки ушел, по-видимому, внутрь. Только убедившись, что это действительно так, я осторожно опустился на палубу. Долго еще я лежал без движения, не веря, что опасность миновала.
Какой прекрасной мне показалась сразу ночь, каким великолепным море».