Бригантина : Сборник рассказов о путешествиях, поисках и открытиях
Шрифт:
— Верно! Точно! Кто дал этому франту слово? — крикнул пьяный крестьянин и стукнул пустой бутылкой по столу.
— Никто ему не давал слова, — ответил, улыбаясь, доктор столь же приятным голосом. — Ведь здесь не митинг, нет ни председателя, ни жандармов. Кабак здесь, а в кабаке каждый может говорить.
— Пусть говорит! — послышался голос рабочего.
— Пусть! Послушаем, что он хочет сказать.
— Пусть говорит! — закивал головой высокий крестьянин и подмигнул Качуру.
— Много я не буду говорить, но то, что скажу, важно, и пусть это запомнят те, кто хочет
— Вера! — перебил его улыбающийся капеллан спокойным голосом.
— Так точно! Вера! — закричал крестьянин.
— Не мешайте! — воскликнул рабочий.
— Кто тут будет надо мной командовать? — поднялся из-за стола крестьянин и схватил стакан.
Рабочий смолк, крестьянин медленно обвел глазами комнату и сел.
— Прежде всего нам нужно ученье, просвещение. Я того мнения, и никто его не поколеблет, что причина всех наших несчастий — невежество, глупость, отсталость и грубость. Потому и нет ни одного народа более несчастного, чем словенский.
— Что он сказал? — поднялся из-за стола молодой крестьянин с блестящими глазами. — Пусть повторит, чтобы мы его поняли!
— Возьмите ваши слова обратно! — потребовал капеллан и шагнул от порога в комнату.
— Пусть скажет до конца! — кричали рабочие.
Доктор зажег сигару и шепнул Качуру:
— Не так круто, если вам дорого здоровье.
В Качуре все кипело от гнева, разочарования и волнения.
— Я своих слов обратно не беру! Хотите, — слушайте дальше, не хотите, — не слушайте. Кому мои слова не по вкусу, пусть знает, что я говорю не для него.
— Это ваше последнее слово? — произнес капеллан.
— Последнее! — воскликнул звенящим голосом Качур. — Я позвал сегодня в трактир честных людей, чтобы обменяться мыслями о вещах, заслуживающих того, чтобы о них говорили. Не стыдно ли, что народ, который учится грамоте по государственному указу, не читает ничего, кроме молитвенника в церкви, и то, если не спит? Что говорить ему можно только с амвона? Что он еле разбирает молитвенник и во время проповеди спит или курит перед церковью? Потому он и стал таким невеждой, каким не был даже во времена крестьянских восстаний!{14}
— Никак, он нас ругать пришел? — крикнул крестьянин.
— Послушаем, — усмехнулся капеллан.
— Прежде всего нам нужно ученье!
— Сам учись! — засмеялся крестьянин.
— Не руки — разум создает благо. Поэтому я и позвал вас, чтобы договориться создать общество, которое выписывало бы книги и газеты, куда приходили бы умные и ученые люди, рассказывали бы нам о полезных вещах. Таково было мое намерение…
Второй раз склонился к нему доктор:
— Спокойнее, без желчи.
— Таково было мое намерение. Но сегодня мы не будем говорить об этом. Среди приглашенных оказалось много людей, недостойных приглашения, людей, которым место в хлеву рядом со своей скотиной!
Доктор схватил Качура за руку и потянул вниз. Рабочие хлопали, крестьяне шумно поднялись из-за стола. Стакан полетел на стол Качура, вино обрызгало ему лицо
— На кого ты намекаешь, франт? Кого ты обозвал скотиной, сопляк?
Высокий крестьянин, который сидел на краю стола, встал, мотая головой, и, спотыкаясь, подошел к столу Качура и развел руками:
— Не надо так. Нельзя так!
Посмотрел через плечо на Качура и подмигнул ему.
Рабочие встали и схватились за стулья.
— Выходи! — закричал молодой крестьянин, мигом скинул пиджак и бросил его на пол.
Стул взлетел под потолок, ударился об стол, зазвенели стаканы. Посреди комнаты образовалась куча орущих благим матом людей. Качур видел разгоревшиеся лица, набухшие жилы на лбах и сжатые кулаки.
Трактирщик пробрался вдоль стены к доктору и сунул ему в руку ключ:
— Идите через тот ход! Вон туда!
Доктор схватил Качура под руку, открыл маленькую боковую дверь и выволок его в сад в темноту.
— Сюда! Сюда!
Он вел его, как ребенка. Качур, хотя и не дотронулся до вина, спотыкался, как пьяный.
— Почему? Почему так получилось, господин доктор?
Доктор весело рассмеялся:
— А вы думали, что будет по-иному? Конечно, думали! Потому я и пошел с вами. Ведь я заранее знал: идеалист ни к чему не способен, и меньше всего к делу спасения народа. Вот и расплачивайтесь теперь, господин идеалист, за свою неумелость. Вы что же, думали, что они смиренно выслушают, как вы их обзовете болванами? Шарлатан, у которого на языке мед, а в сердце корысть, сказал бы им еще худшие вещи, но сказал бы иначе. Нет, дорогой мой, вы не созданы для таких дел! Высокие мысли — прекрасны, идея осчастливить народ — еще прекраснее, но, видите ли: лучше быть шарлатаном.
Качур с опущенной головой шагал рядом.
— Вам нехорошо… Пойдемте ко мне, выпьем чаю, крепкого, горячего, и позабудьте всю эту глупость.
Доктор взял его за руку и повел к себе.
— Марица! Самого крепкого! Посмотри на него, не болен ли он?
— Что случилось?
Качур был бледен, красные пятна горели на его щеках.
— Ничего не случилось, — улыбаясь, сказал Качур, но в глазах его стояли слезы.
— Сейчас!
Докторша принесла чаю, врач закурил трубку и потрепал Качура по плечу.
— Никаких грустных дум! Ни к чему! Что произошло? Ерунда. Такое каждую минуту может произойти. Разочарование? А что такое жизнь, если не постоянное разочарование? Свистните весело и скажите себе: черт побери весь этот сброд!
— Не могу я так, — печально улыбнулся Качур.
Доктор окутал себя клубами дыма и долго молчал. Потом разогнал рукою дым, повернулся к Качуру. Лицо его было серьезно.
— Вы понимаете, что сегодня вы испортили себе всю жизнь? До конца. Может быть, вы думаете, что по новым законам учитель перестал быть холопом? Такой же холоп, как и был; последний холоп хозяина-землевладельца и тот стоит выше. Учитель крепче закован, и кандалы у него более тяжелые. Но это что! Главное, что вы были осуждены на это с самого рождения. С такими мыслями, как у вас, нельзя жить, поэтому ни я и никто другой в целом свете не сможет вам помочь.