Брик-лейн
Шрифт:
У ее отца в поле служил один работник по имени Арзу. И ничего он не имел, кроме имени. Разве что руки и ноги, жесткие, как джут, от работы в поле, два лунги и две жилетки. В холодную погоду он надевал обе жилетки и мешок с прорезями для рук.
Однажды Арзу произвел фурор. Он появился в красном шерстяном пиджаке с двумя накладными карманами и четырьмя медными пуговицами. Никто не мог понять, что случилось.
— Эй, Арзу! Ты теперь в цирке работаешь?
— Эй, люди, быстрей отсюда! Полицейский идет.
— А штаны на следующий год, а, Арзу?
Арзу был польщен. Он ходил теперь медленнее, чтобы каждый
— Чем это пахнет? Кто бы подумал, что зависть может так вонять?
Никто ни разу не видел, чтобы Арзу снял свой пиджак. Он надевал его в поле, и на пиджак налипала грязь. На прогулке Арзу нравилось отслаивать засохшие кусочки, чтобы лишний раз прикоснуться к пиджаку.
В деревне люди потешались над ним:
— В наши дни мужчине больше не нужна жена. Ему достаточно приласкать хорошенький пиджачок.
— О, махараджа! Сахиб! Разве ты не видишь, как мы нуждаемся! А что для такого богача, как ты, лишние пара тысяч така?
Арзу не обращал на них внимания, но шаг ускорял, и Назнин казалось, что он хочет избавиться от пиджака.
Пришел он как-то к отцу за зарплатой. Папа посмотрел на его жилетку и мешок на плечах:
— Что случилось? Бандиты?
Арзу опустил голову и помрачнел:
— Если бы кто посмел дотронуться до моего пиджака, ему сначала пришлось бы убить меня. Но с пиджаком покончено. Одни от него неприятности.
Кожа у него была темная, как финики, только в одном месте не лежал слой пыли — в глазах. Он раскрыл их шире:
— Вы думаете, что одежда — это просто одежда. Это не так. В наших местах одежда — это серьезная вещь.
Назнин не могла сосредоточиться на шитье. Смотрела на затылок Карима, на его мощную шею. Если описать его Хасине, какими словами?
Даже когда знаешь, что ничего такого не сказала, все равно проживешь до конца дней своих с уверенностью, что сказанное тобою слово изменило всю его жизнь.
Можно написать, что он очень много знает.
Шану тоже много знает, но знание ставит его в тупик. Если бы знание было едой, то Карим, потребляя, становился бы сильнее, Шану же только раздувало бы, у него разливалась бы желчь и все болело. Рядом с Каримом тебе…
Она перебирала слова, приходившие на ум, но ничего не получалось. Как бы Хасине объяснить? Она унеслась мыслями в деревню.
Тамизуддин Мизра Хаке работал в Гурипуре парикмахером. Он расположил свое заведение под фикусовым деревом: принес три-четыре табуретки, два ведерка, специальные мыла, масла, бритвы, больше похожие на сабли, и ножницы (единственная на много миль чистейшая, сияющая вещь). Сзади сплошной стеной стоял бамбук, огораживая парикмахерскую и придавая ей статус официального учреждения. Человеку, который никогда не видел Тамизуддина Мизра Хаке, вместо описания можно предложить указать на самого важного человека в комнате. Любой, дай ему такое задание, неизбежно выбрал бы парикмахера. И если бы короновали за внешность, то парикмахера в Гурипуре посадили бы на трон. Красота и привлекательность не играли здесь большой роли. У Тамизуддина Мизра Хаке было важное лицо. И даже за работой, а ведь у парикмахера не такой уж высокий статус, важность в его облике не убывала. Глядя на него, можно было предположить, что для этого влиятельного человека либо внезапно наступили тяжелые времена,
Даже жена говорила ему:
— Тамизуддин Мизра Хаке, не соизволишь ли притащить домой свою презренную задницу?
Назнин и Хасине нравилось играть возле парикмахерской. Когда лицо посетителя исчезало в облаке белого мыла, как же было интересно наблюдать за летающей по горлу и щекам бритвой и видеть, как под ней проступает новая нетронутая кожа. И когда парикмахер громким шлепком смягчал кожу лосьоном, даже у Назнин начинало пощипывать щеки.
Но больше всего пользы парикмахерская приносила как информационный пункт. Если о ком-то хочешь что-то выяснить, сразу иди к фикусовому дереву. Слишком близко не подходи, потому что взрослые шугают детей, как уток. Но и слишком далеко тоже не надо.
Так или иначе, человек здесь узнавал все новости и походя еще массу всего интересного. Здесь обсуждали все, что под луной, а также то, что выше, в поднебесье, и не дважды, и не трижды, а множество раз. Мужчины приходили сюда бриться и стричься, но в основном, чтобы поговорить. И в результате Тамизуддин Мизра Хаке был самым крупным источником информации во всей деревне.
Например, встречаются двое или трое и обсуждают что-нибудь, что угодно. Если обсуждать нечего, то хотя бы один, хотя бы из вежливости, но заведет о чем-нибудь речь:
— Абдул Али наконец выкупил свою землю. Три с половиной гектара.
— А я слышал, что только два.
— Три с половиной.
— Это он сначала хотел три гектара. А в итоге купил только два.
— Бог мне свидетель, клянусь…
— Да отсохнут у меня уши, язык и глаза, если я лгу, да ссохнется мое достоинство в мертвую мокрицу.
Так продолжается некоторое время, ножницы пляшут, как крошечные молнии в темных волосах. Парикмахер, невозмутимый и непередаваемо безразличный, не принимает в дебатах никакого участия. Он не спешит.
Наконец кто-нибудь говорит:
— Тамизуддин Мизра Хаке, рассудите нас. Сколько гектаров?
Свой вердикт парикмахер выносит без колебаний:
— Три с половиной гектара.
Или:
— Два гектара.
Независимо от приговора, противоположная сторона тут же сдается. Человек может стать желтым или лиловым, может клясться собственной честью, жизнью своих детей, даже своими яйцами, он может разглагольствовать на все лады, излучать искренность, плеваться от злости, плакать от бессилия, но когда Тамизуддин Мизра Хаке произнес окончательное слово, человек тут же сдается:
— Вы так считаете, Тамизуддин Мизра Хаке? Что ж, вам лучше знать.
Назнин и Хасина очень любили этот момент превращения. Они брались за руки, садились в грязи на корточки и смотрели на человека, который все мог уладить двумя-тремя словами. Они гордились, что такой человек, который знает все, что только можно знать, живет в Гурипуре. И то, что место его проживания именно здесь, само по себе было чудом.
— Что бы ты хотела узнать? — спрашивали девочки друг у друга. — Пойдем и спросим у Тамизуддина Мизра Хаке.