Бриллиант в мешке
Шрифт:
И вот они здесь появились, но это, конечно, не то. Легонькие, гладенькие, чистенькие, металл блестит, колеса из толстого пластика и звука никакого не дают – главный вкус из них вынут, как семечки из здешнего арбуза. Одно слово, коркинет, как их здесь называют. Корки нет и вкуса нет.
Но Ицик ничего лучшего не знает и в полном восторге. Подкатил прямо к дверям квартиры и такой мне запустил звонок, я чуть не уронил кастрюлю с супом. Хотел не открывать, но сообразил, что это, наверно, он.
На пороге один раз оттолкнулся
– Михаэль! – кричит. – Михаэль, и всего за двести!
– Да ну, – говорю.
– На рынке! Представляешь себе? Я все магазины обежал, везде триста да двести восемьдесят, и побежал через рынок на Яффо, и вдруг – представляешь? Там дядька из ваших, торгует всякими гребешками, нитками, платочками, все из России, и прямо посередине на веревочке висит – он! Коркинет! И большими буквами – двести!
– Подержанный, что ли?
– Новенький! Он мне в коробке дал, разобранный!
– Ну, молодец, – говорю.
Высыпает на стол горсть денег, все монетами, говорит:
– Сдача. Я ему твои двести отдал, бумажками, а это твое. Здесь шестьдесят семь шекелей, я считал.
Я говорю:
– Ладно уж, держи свои деньги. Мой кредит тебе был ровно двести, на двести и отрабатывать будешь.
Он вместе со своим коркинетом подпрыгнул, развернулся и дал круг по салону. Прикатил обратно, монетки со стола собирает и говорит:
– Хочешь, правду теперь тебе скажу?
– Правду, – говорю, – надо всегда говорить. Воспитывать его не мое дело, но почему при случае ребенку полезное не внушить?
– Ничего я, Михаэль, не видел и не слышал. Ты велел мешки принести, я и принес два, какие были, и все. А сколько привезли, не знаю. И ничего больше не видел. Я даже в окошко не смотрел.
– Так зачем же ты мне голову морочил? Зачем врал? Врать очень нехорошо, неправильно.
Смотрит исподлобья:
– А тебе как надо, чтоб видел или нет?
Вот дьяволенок! Как мне надо, а? Нет, я его все-таки недооценил.
– Мне, – говорю, – надо так, как было на самом деле. Не видел, ну, и нечего было врать. А на коркинет я бы тебе и так дал, если б попросил как следует.
Кивнул и говорит:
– Ну, ладно. Если спросят, я скажу, ничего не видел.
– Дурачок ты, – говорю, – кому это надо тебя спрашивать.
8
Налил я себе порционно супу в маленькую кастрюльку, поставил греть.
Да, сильно ее, значит, совесть беспокоила, вон даже суп сварила мне самый мой любимый, фасолевый с копченой грудинкой. Обычно летом такого супа не дождешься, это, говорит, зимний суп, слишком калорийный, от него еще жарче. А я такой разницы не принимаю, зимний суп, летний, главное, что вкусный. Ну и вот, вспомнила и постаралась. Тоже положительный признак.
Интересно все-таки, где она сейчас и что делает. Ей же после ночной смены выспаться надо, неужели так вот прямо с работы
И настроился есть прямо из кастрюльки, гораздо вкуснее, благо, ее нету.
Но говорю же, посетительский день. Только я подцепил мягкий хрящик с симпатичным розовым шматком мяса – звонок в дверь. Э, нет, думаю, хватит, даже внимания не обращу. И несу хрящик в рот. Но вдруг Татьяна? Дала свой предупредительный звонок, сейчас отопрет и войдет? Опять звонок, длинный такой, и тут же стук.
Нет, не она. Думал, пересижу, но продолжают звонить и стучать, не сильно, но упорно, а это удовольствие маленькое, так есть. Пошел, глянул в глазок.
Незнакомый мужчина приличного вида. Но что-то мне подсказывает, что опять из полиции. Вон как вдруг зашевелились! Нет, не пущу. Говорят, здесь за это ничего не бывает. И хочу идти обратно, но слышу, на площадке Ицика голос: «Да он всегда дома, вы стучите посильней». Все-таки вредный мальчишка.
Делать нечего, сел в свое кресло, подъехал и открыл. Так и есть, сует мне в нос свое удостоверение.
– Опять? – говорю.
– Что опять?
– Работы, что ли, вам не хватает? Другие ваши дело делают, теракты предотвращают, а вы что? Раз за разом по одному адресу сотрудников своих гоняете.
Удивился, стал спрашивать. Я, естественно, объяснил.
– А как, – говорит, – этот наш сотрудник выглядел?
Я описал. Он тут же телефончик вытащил, стал звонить:
– Карасо? – кричит. – Офра, дай мне Карасо. Срочно. Карасо? Скажи, Карасо, я разве тебя к опросу очевидцев подключал? Нет, ты ответь, подключал или нет? А тогда что ты в четырнадцатом номере делал? А, помочь. А кто просил? Чего суешься, куда не просят? Я за тобой, Карасо, давно наблюдаю. Выслужиться хочешь? Ты, мол, быстрее меня соображаешь и лучше делаешь? Подсидеть меня? Через мою голову повышение получить? Ну, это ты не трать времени!
Карасо там что-то в ответ бормочет, а я слушаю этот разговор и явственно вдруг понимаю, с кем это он говорит. И ужасно мне хочется дать ему понять, что не в ту сторону у него подозрение насчет Карасо. И что он сам мог бы выслужиться перед начальством, если бы этого Карасо разоблачил. Ясно ведь, что Карасо и есть криминогенный «крот», это он из полиции в ресторан предупреждение давал. И выслуживается он не перед полицейским своим начальством, а перед другим, гораздо похуже. А иначе чего бы это он поперед батьки ко мне прибежал? Но я даже намекнуть не могу ни словечком, я же якобы вообще ничего не знаю. Вот досада! А этот идиот все по телефону разоряется, власть свою показывает: