Брисингр
Шрифт:
И Эрагон, вспомнив о посохе, с которым Бром никогда не расставался, решил отказаться от нового меча в пользу этой узловатой, но необычайно крепкой деревяшки. Утратив Заррок, он пока не испытывал желания обзаводиться другим, заведомо менее могущественным мечом. В первую же ночь он с помощью нескольких заклинаний укрепил и свой посох из боярышника, и рукоять молота, которым был вооружен Роран, чтобы предохранить их оружие от любых повреждений, так что сломаться молот и посох теперь могли разве что при самых невероятных обстоятельствах.
Вихрь мыслей и видений, точно сорвавшись с поводка, проносился в мозгу Эрагона: хмурое оранжево-алое небо, которое водоворотом вращалось вокруг него, когда Сапфира ныряла,
Эрагон растерянно заморгал, не сразу осознав, где находится; в ушах его все еще звучал яростный шум той схватки, в ноздрях чувствовался страшный запах крови, слегка заглушенный ароматом горящих в костре можжевеловых веток. Эрагон даже языком по зубам провел, чтобы избавиться от противного привкуса крови во рту.
Муртаг!
Одно это имя вызывало целую бурю чувств в душе Эрагона. С одной стороны, он действительно полюбил Муртага. Ведь это Муртаг спас их с Сапфирой от раззаков после того, самого первого и столь неудачного посещения Драс-Леоны; Муртаг рисковал своей жизнью, помогая Эрагону бежать из тюрьмы в Гиллиде, и в высшей степени достойно вел себя во время битвы при Фартхен Дуре; да и потом, несмотря на все мучения, которым его, несомненно, подвергли в Урубаене, он предпочел так интерпретировать приказы Гальбаторикса, что в итоге отпустил Эрагона и Сапфиру после сражения на Пылающих Равнинах, а не взял их в плен. Эрагон понимал: вины Муртага нет в том, что Двойники обманом увели его с собой; что красный дракон Торн, вылупившись из яйца, избрал его своим Всадником; что Гальбаториксу стали известны его и Торна истинные имена, и он использовал их, чтобы вынудить обоих присягнуть ему на верность, причем дать клятву на языке древних.
Нет, ничто из этого не могло быть поставлено Муртагу в вину. Просто он — жертва судьбы, он стал ее жертвой с того дня, как появился на свет.
И все же… Муртаг, может, и служил Гальбаториксу против своей воли, может, он и избегал тех жестокостей, которые заставлял его совершать этот злобный правитель, но какая-то часть его души все же явно стремилась удержать обретенную им власть и могущество. Ведь во время недавнего сражения между варденами и имперскими войсками на Пылающих Равнинах Муртаг сам выбрал себе жертву — короля гномов Хротгара и сам убил его, хотя Гальбаторикс ему такого приказа не давал. Да, он отпустил Эрагона и Сапфиру, но лишь после того, как одержал над ними победу в жестокой схватке, после того, как заставил Эрагона молить его о свободе.
Но самое большое удовольствие Муртаг, безусловно, получил, увидев, как сильно он опечалил Эрагона, сообщив ему, что оба они — сыновья Морзана, первого и последнего из тринадцати Проклятых Всадников, которые предали своих братьев по ордену и выдали их Гальбаториксу.
И теперь, через четыре дня после того сражения, у Эрагона возникло иное объяснение случившемуся: а что, если Муртагу доставляет наслаждение видеть, как кто-то еще взваливает на плечи ту же страшную ношу, какую и ему пришлось носить всю свою жизнь?
Эрагон не был полностью уверен в своей правоте, но подозревал, что Муртаг все же с радостью принял свою новую роль; так, пес, которого то и дело беспричинно секли, в один прекрасный день бросается на своего хозяина. Муртага секли без конца, и теперь у него
Ах, если б тогда Муртаг не ринулся вместе с Аджихадом в подземные туннели Фартхен Дура! Ах, если б сам я оказался чуточку проворнее и опередил этих проклятых Двойников! — думал Эрагон.
«Эрагон!» — услышал он мысленный призыв Сапфиры. Он взял себя в руки и кивнул, благодаря ее за то, что она прервала его мрачные размышления. Он очень старался поменьше не думать о Муртаге и о том, что у них, возможно, общие родители, однако подобные мысли частенько настигали его и именно в тот момент, когда он меньше этого ожидал.
Стараясь дышать медленно и размеренно, Эрагон постарался сосредоточиться на том, что происходит в настоящий момент, но не смог.
Наутро после той страшной битвы на Пылающих Равнинах — когда вардены занимались перегруппировкой своих рядов и готовились преследовать имперскую армию, которая уже отступила на несколько лиг вверх по течению реки Джиет, — Эрагон отправился к Насуаде, рассказал ей и Арье о том, в какое затруднительное положение попал Роран, и попросил разрешения помочь своему двоюродному брату. Но потерпел неудачу. Обе женщины яростно этому воспротивились, а Насуада даже заявила, что «подобный заячий план в случае неудачи будет иметь катастрофические последствия для всей Алагейзии!»
Их спор затянулся, и в итоге пришлось вмешаться Сапфире, которая, издав такой рев, что содрогнулись стенки командного шатра, сердито сказала:
«Я ранена, я устала, а Эрагон тут изливает перед вами душу, причем крайне неумело. Неужели нельзя объясниться более разумным способом, а не орать друг на друга, точно стая галок? Не умеете? Ну, тогда послушайте меня».
Да уж, подумал тогда Эрагон, трудно спорить с драконом.
Речь Сапфиры также показалась ему весьма запутанной и сложной, отягощенной массой ненужных подробностей, однако суть ее сводилась к вполне ясным вещам. Сапфира дала понять, что поддерживает Эрагона, потому что понимает, как много для него значит то, что он предлагает, а сам Эрагон поддерживал Рорана, потому что любит его и считает его своим братом, а также потому, что знает: Роран все равно последует за Катриной. Однако же совершенно ясно и Эрагону, и ей, Сапфире, что в одиночку Рорану никогда с раззаками не справиться. Кроме того, пока Катрина находится в плену, Роран — а значит, и Эрагон, — чрезвычайно уязвимы для всевозможных манипуляций со стороны Гальбаторикса. Например, если Гальбаторикс пригрозит, что убьет Катрину, Роран, безусловно, подчинится любым его требованиям, ибо у него не будет иного выхода.
Таким образом, сказала Сапфира, лучше все-таки заткнуть подобную брешь, прежде чем ею успеют воспользоваться враги.
Что же касается временных обстоятельств, то все вполне удачно. Ни Гальбаторикс, ни раззаки не ожидают нападения в самом центре Империи, поскольку вардены сражаются с армией Гальбаторикса на юге, близ границы с Сурдой. Муртага и Торма видели летящими в направлении Урубаена — там их, несомненно, подвергнут суровому наказанию и, скорее всего — с этим согласились и Насуада с Арьей, — впоследствии Гальбаторикс направит их на север, дабы они сразились там с королевой Имиладрис и ее войском, как только эльфы нанесут первый удар и тем самым обнаружат свое присутствие. Кроме того, было бы очень неплохо как-то обезвредить раззаков, пока те не начали вновь терроризировать варденов, полностью лишая самообладания многих из них.