Бритва Оккама в СССР
Шрифт:
Молодой-горячий участковый плечом выбил дверь и уже орал благим матом. Я взбежал на невысокое крыльцо, ориентируясь на отблески звёздочек на погонах майора. Грянули два выстрела – один за другим, потом раздался крик:
– Лежать, лежать, гниды! Пристрелю, ей-Богу!
– Тихо, Вова, тихо! Всё нормально, нормально! – это уже был Соломин. – Подпол где у вас, а? Подпол открывай, пьянь!
Я замер на секунду в сенях, пытаясь привыкнуть к царившему в доме полумраку. Луч тусклого света разрезал тьму откуда-то из глубины избы, наверное – из кухни, где и орудовали сейчас милиционеры. Местная разруха,
В воздухе витали миазмы перегара, дешёвого табака, немытых тел и ещё какой-то неведомой тошнотворной гадости. Кажется – яблочной.
– КУР-Р-РВА!!! – мой боевой клич не отличался пафосом, но ничего более подходящего моменту я придумать не смог.
Кинулся вперёд, и тут же одной рукой вцепился в расходящуюся по швам рубашку незнакомца в районе груди, а второй – ухватил за ладонь, сжимавшую топорище.
– Ты хто, сука? – его удивлению не было предела.
Я припёр его к стенке, перехватив за горло и заорал:
– Держите его, хлопцы!
Два сотрудника из второй машины мигом налетели и принялись крутить любителя размахивать топором, ещё двое – помчались на подмогу Соломину и участковому.
– Открывай подвал, гад! – кричал милиционер Вова.
Он явно был на грани срыва. За окнами уже верещала сирена скорой, наверное, на подходе была и опергруппа.
– Здесь она, – выдохнул Соломин, с грохотом откинув тяжёлую деревянную крышку подпола. – Антонина! Вы живы?
Слабый стон был ему ответом.
Я уселся на какой-то сундук и откинулся, опершись спиной о стену. Сегодня получился очень, очень длинный день!
– Доктор сказал – ребра сломаны, лёгкое повреждено наверняка, ну и сотрясение, и переломы конечностей… Но жить будет, – Соломин мял в руках фуражку.
Горели фонари, ночные насекомые кружили, беспрестанно атакуя яркие лампочки. Мотыльки и мошки несли большие потери от электрического жара, но не сдавались.
– Ты вот что, Гера… Спасибо тебе, в общем. Ты меня извини, просто правда – я ж сюда перевёлся потому, что спокойной жизни хотел, а тут… Чертовщина сплошная! А потом ещё и ты… Ты и так парень со странностями – мягко говоря, а на фоне вот этого всего я что и думать не знаю! Но мы ведь человека спасли, так или иначе, верно? Это ведь – главное?
– Точно! – сказал я. – Это – главное. А про моё участие ты пока молчи. Проводили, скажешь, поисковые мероприятия. Наведывались к асоциальным элементам. Вот и обнаружили.
– Так мы и вправду – наведывались. Дом за домом обходили! Просто чаю попить в участок зашли, а тут – ты! Слушай, ты статью писать будешь?
– Нет, пока – нет. Я вообще не за этим сюда…
– Ой, да ладно! – Соломин нахлобучил на голову фуражку. – Ты остановиться где думал?
– У деда одного знакомого. Гумар – его фамилия. Но он ещё не знает, что я приехал.
– Так, давай я тебя в гостиницу завезу, утром к своему деду поедешь… А потом встретимся – побеседуем. Заходи завтра в участок,
– Зайду, почему не зайти? – пожал плечами я.
Меня начинали одолевать смутные сомнения по поводу книжки. Кажется, бравым сотрудникам ЧВК, храброму военкору и киберфутуризму придётся подождать – тут явно сюжет наклёвывался куда как более интересный!
Глава 4, в которой летит самолет и едва не случается приступ
– СА-МО-ЛЁТ! – кричали дети. – СА-МО-ЛЁТ!
Ярко светило солнце. Я пёр мимо ограды детского садика с печатной машинкой в руках и с рюкзаком за плечами. На сгибе локтя у меня висела авоська, набитая продуктами из магазина, под ногами извивалась ледащая тощая псинка, которую весьма интересовало качество и количество колбасных изделий в моём багаже.
За металлическим заборчиком, выкрашенным свежей жёлтой краской, замерли дети. Они стояли на лужайке, рядом с качельками, балансирами, деревянными грузовичками и песочницами, задрав головы и глядя высоко в синее небо, по которому бежали редкие облачка.
– СА-МО-ЛЁТ!!!
Кукурузник пролетел низко, над крышами домов, и, достигнув невидимого отсюда колхозного поля, выпустил из себя струю химикатов.
– Уи-и-и-и-и-и!!! – заорали дети и захлопали в ладоши.
Я запнулся-таки о псинку, засмотревшись на самолётик, и едва не грохнулся, в последний момент удержавшись на ногах.
– …! – матерщина всё-таки удержалась на кончике языка, и я медленно выдохнул, выискивая удобную позицию, чтобы хорошенько пнуть повизгивающую псинку, которая аж подпрыгивала, вожделея батон «Докторской».
Но тоже удержался: не стоит детям показывать дурной пример и транслировать в мир насилие над животными.
– Собачка, собачка! – закричали детсадовцы.
Не так громко, как про самолёт, но тоже – звонко и с чувством.
– Дети! А ну отошли от забора! – голос был звонкий и ни разу не рассерженный.
Скорее – профессиональный.
– Ну Гульзара Жайсынбековна-а-а-а… – заныли малыши и малышки, а я остановился и помотал головой ошарашенно.
Что они только что сказали? Мой взгляд сфокусировался на воспитательнице: молодой, симпатичной, усталой девушке с явно азиатскими чертами лица. Ага! Всё-таки расслышал я правильно! Это было имя и отчество, а не что-то там другое. Просто «Жайсынбековна» – не самое популярное слово в полесской глубинке, отсюда и проявился когнитивный диссонанс. Вот в Алма-Ате там, или в Термезе – это другой вопрос. Но у нас тут всё ж таки процветал советский интернационализм, так что казахская воспитательница на берегах Оресы в целом не была чем-то таким уж невероятным.
– Товарищ! Уберите свою собаку от забора, пожалуйста! – вежливо попросила Гульзара Жайсынбековна.
– А это не моя собака! – сказал я.
Псинка едва ли не обниматься лезла, тёрлась о ноги и смотрела умоляюще. Потому мои попытки оправдаться выглядели довольно жалко. Вот за это и не люблю собак: за подобострастие и навязчивость. У котов, по крайней мере, есть чувство собственного достоинства, хотя оно иногда и граничит с нарциссизмом.
По взгляду азиатской принцессы детского садика было ясно, что она мне ни разу не поверила.