Бритва Оккама в СССР
Шрифт:
– Дети! – сказала воспитательница. – Пойдёте играть в «кованые цепи» со второй группой!
И увела своих верноподданных прочь от незнакомого дядечки, который к тому же ещё и не признается в порочащих его связях с ледащими псинками.
Перехватив поудобнее печатную машинку, я зашагал дальше. Что мне Гекуба? Что я Гекубе? Борщ мне из неё не варить, детей тоже – не крестить… Мимо по дороге прогрохотал огромный колёсный агрегат сельскохозяйственного назначения, поднимая столбы пыли и воняя соляркой.
– КАМ-БА-ЙН! – раздалось из-за заборчика детского сада. – КАМ-БА-ЙН!
Дом
Улица Северная действительно располагалась вдоль заболоченного старого русла реки Оресы, и сейчас вода подступила к самой обочине, едва-едва не перехлёстывая через дорожную насыпь: до конца половодья было ещё далеко. Огромные тополя и липы нависали над головой, пышные гроздья сирени и каких-то маленьких белых цветочков источали сладкие ароматы, приманивая пчёл и прочую жужжащую живность. Звенели комары в прибрежных кустах, деловито шлёпали через дорогу гуси, мечтая добраться до свежих водорослей и всякой водяной живности. Из-за заборов и с лавочек у калиток на меня поглядывали местные бабули и дедули, в лужах плескались дети младшего школьного возраста, играя в вечную игру «найди бяку».
Кто-то из них, кажется, таки её нашёл и бежал с какой-то чёрно-зелёной жутью в руках, повизгивая от удовольствия и мечтая скорее показать её деду или бабе. Остальные аборигены восторженно и наивно мчались за ним, даже не подозревая, что похвалы от неведомого абстрактного деда они не дождутся, скорее – получат в обмен на бяку хорошего леща. Деды – они не большие любители бяк. У них другие предпочтения.
– Здравствуйте! – говорил я всем и каждому. – Доброго утра.
Это по документам Талица – городской посёлок. А по сути своей – деревня! А в деревне надо со всеми здороваться, потому как – по-людски это. Здесь априори нет чужих и незнакомых, кто-то где-то кому-то всегда кем-то приходится. Вот и я не просто так тут, а к деду практически сослуживца в гости направляюсь. Какой же из меня чужой человек, если у меня тут дед имеется? И не какой-то там абстрактный, а вполне конкретный – с фамилией, именем и отчеством.
Улица была необыкновенно живописная, но чертовски длинная, и, если честно, я уже пожалел, что не пошёл в участок к Соломину сразу. Может, подвезли бы сердобольные сотрудники меня и мой багаж на служебной машине? Капитально задолбавшись с машинкой и авоськой, я, наконец, добрался до Гумарова дома: крепкой чёрной избы с жестяной крышей и двумя громадными деревьями, которые нависали над хатой и укрывали её от солнечных лучей, создавая благодатную тень.
На столбиках забора торчали рогатые черепа. Кажется – козьи. Выглядела такая инсталляция откровенно пугающе.
– Однако, здравствуйте! – сказал я в пустоту, заходя во двор и клямкая калиткой…
Тишина стала мне ответом. Хозяина дома не было!
Я сгрузил авоську, рюкзак и футляр с машинкой на ступени и присел рядом, привалившись к тёплой стене дома. Южный ветер шелестел ветвями деревьев, свистели и трещали птицы в кронах, и я на секунду прикрыл глаза.
– …по своей привычке мастер журналистских расследований Герман Белозор дремал каждую свободную минуту, – Каневский скрывался среди кустов сирени, и вышел на свет Божий весьма внезапно. – Его утомили долгая дорога и ночной рейд в алкогольный притон на окраине Талицы,
Леонид Семенович сделал драматическую паузу и принюхался к соцветию сирени с блаженным выражением лица.
– Товарищ Каневский, будьте милосердны, что там за вопрос-то? – простонал я.
– Конечно, ожидать от человека, который без помощи рождённого воспалённым сознанием прекрасного образа талантливого актёра и телеведущего…
– Това-а-арищ Каневский!
– СКОЛЬКО ИХ БЫЛО? – нахмурил брови Каневский. – Сколько было тех, кто ограбил и бросил в подвал почтальоншу Антонину?
– Ы-ы-ы-ы! – с деревянным звуком моя голова треснулась о наличник, и я вскочил, очумело вращая глазами.
– И-и-их, балбес, чего орёшь? – крепкий старик, загорелый и седоусый, стоял прямо напротив меня, схватившись за правую сторону груди. – Чуть пердечный сриступ не случился!
– Шо? А! Сердце с другой стороны!
– А? Чорт мяне дзяры… – дед тут же передвинул ладони налево. – Приступ, говорю, сердечный! А ты хто? Это про тебя Михась мне писал? Ты штоль книжки сочиняешь?
– А-а-а-а, да, – я встал и отряхнул штаны. – Белозор, Герман Викторович. Можно – Гера.
– Гумар, Василий Петрович. Можно просто – Петрович, – он протянул мне руку для рукопожатия.
Голубые глаза, загорелое лицо с множеством мимических морщин, которые свидетельствовали о большой склонности к насмехательству и иронии, короткие седые волосы – густые и жёсткие, и аккуратные усы… Ещё крепкий в свои семьдесят с хвостиком – он был как с картин художников девятнадцатого века, которые изображали селян-полешуков. Соль земли!
– Давай я дверь открою, Гера. О, гляжу, ты уже затарился, в магазине-то… Соображаешь! – он одобрительно покосился на авоську. – А чего вчерась не пришёл?
– Так автостопом ехал…
– Шо?
– На попутках, говорю. Поздно добрался, а потом ещё история эта с почтальоншей…
– Так это ты с Володькой вместе её нашёл? Говорили, что какой-то шпак неместный там Зебре чуть башку не проломил, а я думаю – хто это такой? Соломина-то мы давно знаем, он хлопец правильный… А шо за неместный – то был вопрос! Ну, вообще, молодец шо не пришёл вчера. Я на смене был, так шо просидел бы ты тут до морковкина заговенья.
Петрович зашёл внутрь, топая кирзовыми сапогами, снял с себя куртку, повесил её на раскидистые оленьи рога у дверей и разулся. Он провёл меня по дому, устроив что-то типа экскурсии, и показал чистую и просторную комнату с огромной кроватью и письменным столом, и сказал:
– Кидай свои кости тут. Располагайся. Это когда дети-внуки приезжают, они тут живут, так что не потеснишь меня. Пойду что-то на стол соображу, а то с утра только сусок кала с хлебом съел – а это разве еда? Если умыться надо – удобства на улице. Там и душ летний, за домом, и рукомойник… Полотенца вот они, в шкафу бери сколько тебе надо… А на свободные полки можешь вещи свои разложить.
Я озадаченно посмотрел на него, пытаясь понять, кажутся мне или нет его странные приступы дислексии, но потом решил покуда не обращать на это внимания и не обострять: