Бродяга Гора

Норман Джон

— Эй, не разнеживаться! — гаркнул пират, — Не думайте, будто вам выпадет долгий отдых. Ворота скоро потребуется закрыть.

На опускание решетки уходило меньше времени, чем на подъем, однако и этот процесс был весьма трудоемким.

Кстати, чтобы заставить ворота упасть с чрезвычайной быстротой, как и было сделано, когда понадобилось раздробить мою галеру, необходимо лишь открепить один из противовесов. Правда, прежде чем это сделать, необходимо отсоединить от центрального стержня лебедки вставные спицы-брусья. В противном случае они вместе со стержнем завертятся

со страшной скоростью, что смертельно опасно для каждого находящегося рядом. В первую очередь для прикованных к лебедке невольников.

Откреплять оба противовеса также опасно, ибо дикая скорость падения будет чревата повреждением самой решетки.

— Приготовиться! — крикнул пират.

Я поднял голову, ошейник скользнул по моей потной шее. Снаружи светило солнце, и проникший в каземат золотистый луч высветил мириады пляшущих пылинок. Это зрелище завораживало своей красотой. Оно очаровывало, но вот другое, сопряженное с ним открытие меня, увы, разочаровало. Я приметил, что отверстие, сквозь которое падал луч, слишком узко. Человеку там не пролезть.

— Мне удалось одурачить самого Поликрата, — сказал я малому, налегавшему на брус рядом со мной. — Представь себе, получив от меня топаз, ни он, ни его прихвостень Клиомен не заподозрили во мне обманщика.

Парень воззрился на меня с недоумением.

— Лжец! — взвизгнул пират. — Тебя же предупреждали насчет твоих вздорных выдумок!

Удары плети посыпались на меня один за другим.

— Получи! — крикнул надсмотрщик. — А не уймешься, я доведу твои слова до сведения самого Клиомена!

— Прости, капитан, — пробормотал я с испуганным видом, в то время как на самом деле мне столь нехитрым способом удалось проверить свою догадку. Поликрат покинул твердыню, и теперь здесь вовсю распоряжался его помощник. Будь сам главарь в крепости, надсмотрщик не стал бы запугивать меня Клиоменом. Пока обстановка складывалась благоприятно для осуществления моего замысла.

— Опустить ворота! — прозвучал приказ. — Опустить ворота!

Высоко над нами на маленьком балконе появился другой пират.

— Что там у вас внизу? — крикнул он.

— Все в порядке, ничего важного! — отозвался малый, только что отходивший меня плетью.

— Тогда почему твои рабы прохлаждаются? Вы что, приказа не слышали?

Надсмотрщик бросил на меня свирепый взгляд, после чего высвободил предохранительный шпингалет. Вес передался на брусья, что мы, разумеется, немедленно ощутили.

— Не зевай, дурья башка! — крикнул стражник с галереи нашему надсмотрщику. — Погоняй своих бездельников! Опускай!

Противовесы поползли вверх, тогда как мы, налегая на брусья, тормозили вращение лебедки.

Когда ворота закрылись, я встретился взглядом с пиратом и тут же потупился, как будто от испуга. Но на самом деле то, как развивались сегодня события, меня вполне устраивало.

32. УСПЕХ МОЕГО ПЛАНА. Я ПОКИДАЮ ЦИТАДЕЛЬ ПОЛИКРАТА

— Выпороть их, — приказал Клиомеи, — сразу обеих.

Он откинулся в кресле Поликрата, с которого и вершил свой суд.

Мира и Тала, белокурые сестры из Коса, связанные одна с другой за шеи, стояли перед ним на коленях и жалобно стонали. Вина их была очевидна: им не удалось должным образом ублажить Джандара, одного из младших командиров гарнизона крепости. По мнению этого пирата, сестры недостаточно усердно старалась перещеголять друг дружку в стремлении доставить ему удовольствие.

Возможно, их сдерживало родство, но если одна сестра не хотела показать себя более сладострастной рабыней, чем другая, это никак не могло служить ей оправданием. Рабыня не имеет права на такого рода соображения. Она вообще не имеет никаких прав и должна либо усвоить это, либо умереть. Мне, однако, думалось, что дело в другом: пират просто-напросто не умел толком обращаться с женщинами. При правильном подходе обе сестрички лезли бы из кожи вон, выбросив прочь из своих симпатичных головок всякого рода предрассудки. При правильном подходе они не просто стремились бы превзойти одна другую в любовном усердии, но и соперничали бы со всем пылом и страстью настоящих рабынь.

— Если ко мне еще раз обратятся с подобной жалобой, — пригрозил девушкам Клиомен, — я велю бросить вас обнаженными в пасть тарлариона.

— Да, господин! — хором сказали Мира и Тала.

— Уведите их, — велел Клиомен.

Рыдающих девушек схватили за шнур, связывавший их вместе, и уволокли из зала.

— А меня зачем сюда притащили, капитан? — спросил я у надсмотрщика.

— Клиомен вершит суд, — ответил он.

— Но за мной нет никакой вины! — воскликнул я, прикинувшись испуганным.

— Клиомену решать, виновен ты или нет.

— Пощади, капитан!

— Заткнись, — с усмешкой отрезал надсмотрщик.

Ошейник и цепь с меня сняли, но мои руки и ноги, как и в каземате, оставались в оковах.

— Что у нас на очереди? — осведомился Клиомен.

— Дележ добычи, — ответил пират.

Перед креслом поставили пять плоских кофров с монетами, кубок, полный драгоценных камней, и миску рассыпного жемчуга.

— И вот еще эта, — добавил пират, выталкивая вперед девушку, на руках и ногах которой красовались тонкие, легкие кандалы с цепями по два фута длиной. Такого рода цепи служат не столько для недопущения побега, сколько в качестве украшения. — А она хорошенькая? — поинтересовался Клиомен, ибо лицо девушки скрывала полупрозрачная красная ткань, ниспадавшая до икр и завязанная на шее мягким плетеным шнуром. Тонкая ткань не скрывала изящных линий тела, клейма на ее левом бедре. То был обычный знак «кейджера», какой можно увидеть на бедре любой невольницы, от самой заурядной трактирной прислужницы, до стоящей целого состояния обитательницы Садов наслаждений убара.

Пират, доставивший девушку, толкнул ее вперед, однако продолжал придерживать ткань рукой, так что лицо рабыни оставалось закрытым. Наверное, она могла видеть сквозь эту ткань, но не очень хорошо. Что-то в пленнице показалось мне знакомым.

Потом пират сорвал покрывало и бросил на пол позади девушки. Она без промедления опустилась на колени, а я отпрянул, узнав леди Флоренс из Вонда. Точнее, уже давно не леди, а просто рабыню Флоренс. Безусловно, эта девушка представляла собой восхитительную, драгоценную добычу.

— Тебе разрешается оказать мне почтение, рабыня, — промолвил Клиомен.

Флоренс поднялась, приблизилась к нему, снова встала на колени и, опустив голову, покрыла поцелуями его ноги. После этого красавица попятилась, встала, отступила на несколько шагов, еще раз преклонила колени, коснувшись лбом пола, и, выпрямив спину, приняла позу рабыни для наслаждений. Голова ее при этом осталась почтительно склоненной.

— Эй, рабыня! — обратился к ней Клиомен.

— Да, господин? — промолвила Флоренс, подняв голову.