Бродяги Севера (сборник)
Шрифт:
– Джимс, – сказала она тихонько. – Я теперь не жалею, что пришла тогда к вам в госпиталь Кардигана, когда вы думали, что умрете. А тогда я была не права. Вы уже поправлялись. Мне хотелось подшутить над вами и посмеяться и только потому, что я знала, что вы останетесь в живых. Вы прощаете меня?
Он счастливо засмеялся.
– Удивительно, – ответил он, – какое иногда громадное значение имеют совершенно ничтожные вещи! Помните сказку? Король потерял все свое королевство только потому, что у лошади соскочила с копыта подкова. Я знал человека, жизнь которого была спасена благодаря сломанной трубке. Вы явились ко мне, и вот я здесь, с вами, и только потому…
– Почему? – прошептала она.
– Только потому, что давным-давно в моей жизни случилось одно событие. Нечто такое,
Она пожала ему руку.
– Да, – ответила она.
– Я не буду называть имен. Можете вообразить себе, что это был, если хотите, известный вам О’Коннор, но это неважно. Я не настаиваю на том, что это действительно он. Он находился на службе в пограничной страже и был командирован далеко на север, чтобы выследить индейцев, приготовлявших из корней какого-то растения сильнодействующий яд, чтобы обмазывать им свои стрелы. Это было шесть лет тому назад. Там он кое-что подцепил. Это была красная смерть, как ее здесь называют, а по-европейски – черная оспа. И он был совершенно один, когда затрепала его лихорадка, за триста миль до первого жилья. Сопровождавший его индеец убежал от него, бросив его на произвол судьбы при первых же признаках этой болезни, и больной даже не имел сил добраться до своей палатки и так и повалился на спину на снег. Не стану говорить вам о тех ужасах, которые ему пришлось пережить. Это была смерть заживо. И он умер бы непременно, если бы мимо случайно не проходил некий странник. Это был не индеец, а белый. Маретта, немного нужно самообладания для того, чтобы с ружьем за плечами пройти мимо человека, у которого тоже есть ружье; немного его нужно и для того, чтобы пуститься в бой, когда вместе с вами бросаются туда же и тысячи таких, как вы. Но много его нужно было иметь этому страннику, чтобы не растеряться при виде картины, которую ему пришлось увидеть. Этот больной человек был для него совершенно чужой. Но он вошел к нему в палатку и нянчился с ним до тех пор, пока тот не выздоровел. После этого болезнь постигла и его самого, и целые десять недель они провели вместе, прикладывая все усилия, чтобы спасти друг друга, и им это удалось. Но слава этой победы осталась за странником. Он ушел на запад, а пограничник – к себе на юг. Они пожали друг другу руки и разошлись.
Маретта прижалась к плечу Кента. Он продолжал:
– И этот пограничник никогда не мог забыть благодеяния, оказанного ему странником. Он, милая Гусочка, с нетерпением стал ожидать того момента, когда явилась бы возможность хоть чем-нибудь отплатить своему спасителю. И время настало. Прошли годы, и все это вылилось в довольно странную форму. Был убит человек. Пограничник, который за это время дослужился уже до чина сержанта, наткнулся на него, когда он еще дышал, успел расспросить его, кто он такой и как сюда попал. Пограничник побежал, чтобы поднять тревогу, но когда возвратился обратно, человек был уже мертв. Вскоре по подозрению арестовали одного человека. На его одежде нашли пятна крови. Это послужило против него уликой. И этот человек…
Кент замолчал. Маретта крепко схватила его за руку и впилась в нее пальцами.
– …был тем, кого вы хотели спасти своею ложью? – перебила она его.
– Да. Когда затем при перестрелке с разбойниками, – продолжал он, – пуля метиса задела и меня, то я подумал, что это могло бы быть для меня прекрасным случаем отплатить Мак-Триггеру за все то, что он сделал тогда для меня в палатке несколько лет тому назад. Но это вовсе не было с моей стороны геройским поступком. Это даже не было великодушием. Я тогда все равно умирал и ровно ничем не рисковал.
Маретта откинулась на подушку и тихо, радостно засмеялась.
– И все время, Джимс, – воскликнула она, – вы так превосходно врали, хотя я это отлично знала! Я знала, что не вы убили Баркли, знала, что вы вовсе не умрете, и знала также все то, что произошло несколько лет тому назад в той палатке. Кроме того, Джимс…
Она попыталась подняться с подушки. Теперь она казалась очень возбужденной. Теперь уже не одна, а обе ее руки обхватили его.
– Я знала, – продолжала она, – что не вы убили Джона Баркли и… кроме
– То есть как это так?.. – смутился вдруг Кент.
– Он не убил его, – перебила она почти резко. – Он невиновен. Невиновен так же, как и вы. Ах, Джимс, Джимс, я знаю также и то, кто на самом деле убил Баркли.
И она стала его дразнить.
– А я знаю!.. А я знаю!..
И вдруг она добавила голосом, которому старалась придать как можно больше спокойствия:
– Но, пожалуйста, не думайте, что я прониклась к вам доверием только потому, что вы рассказали мне эту вашу историю! Скоро вы будете знать все. Если нам удастся избежать погони, то я сама расскажу вам обо всем. Ничего не скрою от вас. Расскажу вам о Баркли, о Кедсти – все, все, все! А теперь – не могу. Но это уже скоро. Как только вы скажете мне, что опасность миновала, так я тотчас же и выложу перед вами все. А потом…
Она высвободила свои руки из его рук и снова откинулась на подушку.
– А потом что? – спросил он, наклоняясь над ней.
– Потом вы разлюбите меня, Джимс…
– Нет, я люблю вас. Ничто на свете не сможет изменить моей любви.
– Даже и в том случае, если я скажу вам, что именно я убила Баркли?
– Нет. Это бы вы солгали.
– А если я вам скажу, что я убила Кедсти?
– Это мне все равно. Что бы вы мне ни сказали, какие бы доказательства ни представили, я все равно вам не поверю.
Молчание.
– Джимс!..
– Что, моя богиня?
– В таком случае я хочу вам что-то сказать…
– Я слушаю вас.
– Но это… это поразит вас, Джимс.
Он почувствовал в темноте, что она протянула к нему руки. Обе они вдруг оказались у него на плечах.
– Вы слушаете?
– Да, я слушаю вас!
– Только я не могу сказать это громко… Мне стыдно… Отвернитесь!
Он отвернулся. Она прошептала ему на ухо:
– Джимс, я люблю вас!
Глава XIX
В медленно рассеивавшемся мраке домика, чувствуя вокруг своей шеи руки Маретты и ее губы на своих губах, Кент несколько минут не сознавал ничего, кроме трепета великой надежды, которой суждено было осуществиться на земле. То, о чем он так молился, чего так горячо желал, уже перестало быть предметом молитвы, и то, о чем он всегда мечтал, уже осуществилось. И все-таки то, что осуществилось, все еще казалось ему волшебным сном. Что он сказал Маретте в эти первые минуты своего торжества, невыразимого восторга, он, вероятно, не мог бы вспомнить никогда.
Его собственное физическое «я» казалось ему теперь чем-то тривиальным и почти ненужным, чем-то таким, что растаяло и растворилось в теплом биении и трепете этой другой жизни, в тысячу раз более дорогой для него, чем его собственная, и эту жизнь он держал сейчас в своих объятиях. Маретта поворачивала к нему голову и целовала его, а он стоял перед ней на коленях, прижимая свое лицо к ее лицу, в то время как на дворе уже прояснялось и темнота ночи боролась с серым рассветом.
С этой новой зарей нового для него дня Кент вышел наконец из домика и поглядел на прекрасный мир. Весь мир казался ему изменившимся, как и он сам. Буря уже прошла. Серая река тянулась перед его глазами. По берегам темными стенами возвышались дремучие сосновые и кедровые леса, поросшие можжевельником. Вокруг него стояла глубокая тишина, нарушаемая только течением реки и плесканием воды у бортов плота. Вместе с темными тучами улетел и ветер, и, оглянувшись по сторонам, Кент увидел, как расплывались последние тени ночи и как на востоке зажигался новый свет. Там в течение нескольких минут постояла сперва легкая сероватая мгла, и затем вдруг быстро, точно великое северное чудо, загорелось за далекими лесами яркое алое пламя, которое поднималось все выше и выше и окрашивало все небо в нежный розовый цвет. Кент смотрел и не мог налюбоваться. Река точно вынырнула из последней дымки ночного тумана. Плот спускался как раз по самой середине реки. В двухстах ярдах с каждой стороны тянулись сплошные стены лесов, свежих и прохладных от пронесшегося бурного дождя и посылавших Кенту своей аромат, которым он дышал и не мог надышаться.