Броненосцы Петра Великого. Части 1 и 2.

Кун Алекс

Ответил, развернуто, и на все сразу.

Брал только призы, которые традицией овеяны, султана не запугивал, а говорил только то, что с ним и правда сделает русский флот, послам османским не давал честь государя нашего принизить данью. А наушникам твоим, не мои дела не понравились — их флот русский напугал, сильный и опасный. Разбивший уже не один османский флот, и готовый вообще стереть корабли османов с Черного и Средиземного морей. Вот чего они бояться. Владычество России на морях их пугает. А флот твой, государь, на это способен, что уже доказал, делами своими. Своеволие мое с солдатами не понравилось шептунам в твои уши? Нет, государь, не понравилось им не это, а то, что солдаты русские накормлены будут, и воевать смогут в степях крымских, а не загнуться в них бесславно. И не по нраву им, что раненных русских солдат вытаскиваем с того света, не давая уменьшаться

народу русскому, как им бы хотелось. С полоном своевольничаю? А шептуны твои, небось, продать полон на запад советуют, потирая руки и оценивая, какой они на этом барыш поднимут. На дела большие, и людей много надо — не будет людей, не будет и дел больших, а шептунам только этого и надобно. Что бы Россия занималась мелкими дрязгами, да со своих мужиков последние жилы тянула! А меж тем, своеволием своим, твою же волю исполняю — плотину на Дону строить начинаем, чтоб весь год Дон судоходным был для великих кораблей. А потом и с Волгой его соединим, чтоб корабли со всей России могли в моря идти. И работников тут многие десятки тысяч нужны. И кормить их надо, а значит, еще и донские степи зерном засеем, на что, то же много людей надо. Вот чего хотят тебя, советчики твои тайные лишить! Если ради этого мне и пришлось где-то своевольничать, то не для мошны своей, а наоборот, скорее, в ущерб ей, в сильный ущерб, но на эти Великие дела, мне и всю мошну свою не жалко, как и силы все, до донышка. Теперь вот живот готов положить, но только не прекращай этих дел великих, государь!.. Решай Петр, чему верить. Не первый год меня знаешь, а дворцов у меня так и нет, даже выезда своего нет. Правда, теперь еще выяснилось, что и друзей у меня нет. Только подумай и над тем, а друзья ли России советчики твои тайные, что все силы прикладывают, мешая ей во весь рост подняться, да плечи расправить. Нечего мне больше добавить. Теперь только от твоего решения, государь, зависит — станет ли Россия Великой, или так и останется забытой всеми Московией.

Петр молчал. Опять взялся просматривать листы моего опуса. Задержался на прошении. Вернулся опять к опусу. Тишина давила, стоять откровенно надоело.

— Говоришь, все, о чем тут писано, один делал?

— Нет, государь, четыре боярина помогали, да семь дьяков. Ну и солдаты с переселенцами, которых самовольно к делам привлек. Не будь этого, застал бы ты на берегах один форт деревянный, солдатами построенный, да мостки для лодок — что мне досталось, когда сюда приехал.

Опять помолчали.

— Ступай. Завтра днем о тебе скажу.

Вышел из палатки в задумчивости. Делать ноги или подождать завтра. С одной стороны, вроде больше не орал. А с другой неуютно себя чувствую на пороховой бочке. Победила третья сторона — надо было подготовить прием раненных от Шереметьева, и проследить за загрузкой утят. Да и интересно было, чем дело кончиться. Назвал себя мазохистом и завалился спать.

Утро дало о себе знать колоколом к заутреней, чего раньше за Таганрогом замечено не было. От удивления даже пошел на звук, продираясь сквозь влажный туман, накрывший берег рваными хлопьями. Ворота форта были гостеприимно распахнуты, но попасть внутрь, можно было уже и не мечтать. Огромная толпа бурлила на вытоптанной земле перед фортом, а внутри выводили молитвы на несколько голосов.

Привычно сдернул картуз, и задумался — кто же нам организовал этот будильник? То, что его организовали, безусловно, хорошо — у меня эта мелочь из головы, как обычно, вылетела. Перебрал несколько вариантов, начиная от царского священника и заканчивая батюшкой преображенцев. Варианты были не убедительны. Оставался только один вариант — хищно ухмыльнулся и пошел к причалу, искать, на чем эти неторопливые гады приплыли, когда их еще две недели назад ждал. Ну, кто еще может учесть мою забывчивость в некоторых вопросах?

Уверенно подошел к стоящему у причала стругу, полному вещей и сидящим в нем братьям, внимательный прищур глаз которых, выдавал их почти святость. Поздравились, поинтересовался, где мне отца Ермолая сыскать. Выяснил, что он то же бегает, в поисках некоего князя. Ушел к себе в палатку с чувством облегчения на душе. Прибыла тяжелая артиллерия, теперь постреляем перед побегом. А с другой стороны, кто отступает после артподготовки? После нее наоборот, наступать надо!

Сидел в шатре и разливал по глиняным кружкам крепкий чай, правда, уже остывший.

За пару часов рассказал Ермолаю и про посольство, вкратце, и про прорыв Орла к Азову. А последние десять минут использовал священника по прямому назначению, то есть плакался ему в жилетку, на

бяку-царя. Ермолай, по своему обыкновению, был немногословен, за что его особо ценил.

Выслушав мою душещипательную историю, Ермолай засобирался. Предлагал ему заняться планами на Константинополь, пока время еще осталось. Но Ермолай отложил все на потом, ему надо срочно с царевым исповедником пообщаться. Будет ли у нас это потом? На всякий случай начал набрасывать план, чего мне надо от братьев, на бумаге. Увлекся. Надо было много, и чем больше писал — тем больше приходило в голову.

Во-первых, их традиционное дело, но растянутое на весь Константинополь. Расписал подробно. Во-вторых вербовка мусульман, которых недавно насильно в веру обратили. Такие тайные христиане в Константинополе наверняка есть, надо поискать — вот их и зашлем пачками, шпионить в Империю. Легенда может быть железной, деньгами снабдим. Надо только подумать, как с ними связь поддерживать. Осенила еще одна мысль. Будут они купцами, расселим их по десятку крупных городов на побережье и у проливов, на азиатской стороне, и пустим между ними купеческие караваны, наши же, циркулировать. А в азиатской части Константинополя десяток, нет, два десятка контрабандистов посадим, которые будут «тайно» возить в Константинополь продукты, собираемые нашими же караванами, по нашим же купцам. Из Константинополя будут, не менее тайно, всякие заморские диковины вывозить. Хм. Красиво получается. Трех чебурахов одним махом убивахом. Ермолаю понравиться. А со временем, нарастим шпионскую сеть надстройкой из аристократии, что может быть странного, если аристократ к купцу заглянет на новые диковины посмотреть?

На подробном расписывании формирования купеческо-шпионской сети, меня и застал вызов к Петру, снабженный парой преображенцев. Подумал, что такие бумаги, как только что писал, оставлять в шатре нехорошо, и собрал их стопочкой, заявив преображенцам, что мне обязательно нужно небольшой крюк сделать, благословение у священников получить. Заскочили на пристань, Ермолая не было, отдал бумаги дежурному по стругу, судя по характерному благостному лицу, прищуренным глазам и крепкой фигуре, отягощенной рясой — из почти святого воинства. Направился, было, к шатру Петра, но преображенцы меня поправили, и мы двинулись к форту. Надеюсь, мной не из пушки стрелять собрались. Из форта будет сложнее делать ноги.

Во дворе форта, перед большой избой, видимо считающейся тут цитаделью, толпился народ. Народ сдержанно гомонил, и пополнял свои ряды, вновь приходящими. Причем, собирались тут явно шишки. Офицеры, да бояре, похоже, даже с Азова народ подтянулся. По крайней мере, два атамана подошли, здравия пожелать, и поговорить о походе. Смотрели как-то подозрительно оценивающее. Сообщил им, что моя деятельность временно приостановлена государем, так что все вопросы к нему. Казаки покивали, мол, это понятно, но предложили поговорить о Смирне. Народ продолжал собираться, время, судя по всему еще было. Поговорили. Сказал им кратко, да, город богатый, но потери будут значительные, больно неудобно вторая крепость на холме стоит. Штурмовать город особого смысла не видел, есть и менее укрепленные города. Казаки повздыхали, что по их сведеньям, от купцов полученных, туда налоги свозят, перед тем, как в столицу везти. Подумал. Все равно пока не стоит, десяток мелких городов дадут не меньший эффект, но с меньшими потерями. Так и озвучил. Поговорили о мелких городах.

Толпа гудела уже вполне ощутимо, напоминая огромный трансформатор, вроде и не громко, но пробирает. Ждали выхода царя. Дождались целую процессию.

Впереди вышел знакомый мне святой дед, из Азова, с иконой, за ним еще три священника, дед спустился на пару ступеней с крыльца, а троица за его спиной осталась на крыльце, образовав два святых яруса. По толпе прошла волна, все сдирали шапки и крестились. То же содрал картуз и вытер им пот со лба, получилось, похоже.

Священники начали то, что и опасался, едва их увидел при параде и с иконой. Но закончили на удивление быстро, что-то с благословением было связано, даже не успел додумать до конца мысль, о глубоком казацком рейде по европейской части османской империи. А что? Мысль наглая, прямо в моем стиле. Ведь те, кто штурмует сейчас Константинополь, стягиваются именно с европейской части, а значит, оголяют ее. Хорошо бы казакам предложить со мной пробежаться. Представил себе картину, как опальный князь удирает от солдат, и на бегу поясняет общую идею набега бегущим по обе стороны казакам, старательно ее пытающихся записать. Улыбнулся тепло и лучезарно, священникам, спустившимся с крыльца, и открывшим народу главное блюдо.