Броненосец инженера Песа
Шрифт:
Судя по всему, сирхи стреляли из него, и немало, но заботой о железяке себя не утруждали. (Да и вообще, земные представления о врожденной чистоплотности кошачьего племени к сирхам были явно неприменимы – об этом свидетельствовала, в частности, и густо устланная линялой шерстью кают-компания.)
Гранатомет достался Песу с переклиненным механизмом автоматики и невыстреленным унитаром.
«Не исключено даже, – меланхолично подумал инженер, – патрон заклинило в том бою, который стал для броненосца роковым. А может и сам бой стал роковым именно оттого,
Труды инженера принесли плоды.
Перебранный до последней пружинки и прилежно вычищенный гранатомет был торжественно оснащен свежей двадцатизарядной лентой, принесенной из трюма.
Исходя из градуировки прицела, эффективная дальность стрельбы составляла три с половиной километра.
Чтобы не нервировать капюшонов стрельбой в воду, Пес прицелился в скалу, которая одиноким зубом возвышалась над расплывшейся песчаной дюной в полукилометре от берега.
Переключатель режимов стрельбы он благоразумно выставил в положение «очередь по три».
Поэтому когда он дернул за спусковой рычаг, скорострельный монстр сожрал только три гранаты, а не сразу пол-ленты.
Поскольку Пес не принял поправку на ветер, а расстояние было всё-таки заметным, очередь легла метров на тридцать левее цели.
На месте взрывов взметнулись песчаные султаны.
Спустя несколько секунд долетело барабанное «бум-бум-бум». С характерным звоном мелкие осколки рикошетировали от скалы.
«Машинка что надо… Из такой можно… да что угодно. Хоть бы и стадо капюшонов в мясной полуфабрикат переработать… А что? Развернуть орудие… Конечно, практического смысла в этом мало. Сбежать они мне всё равно не дадут. Расстреляю пятерых, ну пусть десяток, а сколько их там, в океанских далях еще? И ведь наверняка мстительные, как дэвы!» – лениво размышлял Пес.
Но дело было даже не в рациональных аргументах вроде «есть смысл», «нет смысла». И не в этических соображениях. Пес не испытывал жалости к негуманоидам (да и к гуманоидам испытывал ее отнюдь не всегда). А в том, что Песу было любопытно. Страстно желал он узнать сокровенный смысл происходящего. Зачем умные морские капюшоны затеяли всё это? Ведомые какими планами спасали его, кормили, транспортировали?
Пес учился быстро. Он нашел на прицеле верньер ввода поправок, подкрутил его сообразно своей интуиции, прицелился вновь.
Вторая очередь легла в основание скалы, вырвав из нее несколько порядочных отломков.
– Э-ге! – обрадовался Пес.
Оставшихся в ленте зарядов ему как раз хватило на то, чтобы целиком удалить скалу из рыхлой десны прибрежной дюны.
Пес настолько увлекся стрельбой, настолько был упоен новой ребяческой забавой, что не замечал ничего вокруг.
Он поглядел в сторону моря лишь когда расслышал в наступившей тишине негромкий ритмичный плеск.
– Это, надо полагать, аплодисменты? – Пес скользил взглядом по штрихованным всхолмьям желтых капюшоньих тел. Те, выбравшись из воды «по грудь», восторженно колотили щупальцами по налитой
Прошло два дня.
Пес отменно освоился на броненосце. Теперь он знал все его закоулки и мог по памяти перечислить содержимое многочисленных ящичков, корзин-кранцев, лубяных тубусов и шкафчиков.
Ему даже начало казаться, что он сам спроектировал этот корабль. И более того – построил…
Жизнь его, как рассеченный лихим пехлеванским палашом арбуз, развалилась строго напополам – «до броненосца» и «на броненосце». И первая ее часть, та самая, которая «до», с каждой секундой казалась всё более ирреальной, всё дальше уплывала куда-то в туман небытного.
Не теряя времени даром, Пес заделал прорехи, через которые дожди подтапливали котельное отделение корабля.
Дрова быстро высохли на крепком морском ветру и Пес перенес их вниз, сложив аккуратными поленницами вокруг топок.
Пану Станиславу удалось разжечь топки, развести пары и, спустя полтора часа, он недрожащей рукой повернул главный вентиль.
Весь корабль – от транца до ростральной фигуры сирха – отозвался разнобоем новых звуков. Он скрипел, потрескивал, кудахтал, ныл и кажется даже смеялся тихим кашляющим смехом (это клокотала вода в трубах).
Пес опрометью выбежал на палубу, где его ждало отрадное зрелище: колеса, чьи шлицы даже в самом нижнем положении еле-еле касались воды, начали свое медленное вращение, оглашая окрестные бухты хриплым визгом.
«Надо бы смазать!» – по-хозяйски подумал Пес.
Остаток дня он провел в беличьих метаниях по судну. Тут заделать, там замазать, здесь трап этот дряхлый подновить…
Зачем чинить трап Пес не мог толком объяснить даже самому себе.
К ночи он так умаялся, что заснул прямо в машинном отделении, положив голову на плоский ящик из-под треноги гранатомета.
Сон его был тревожным. Видения лавинами сменяли друг дружку: из детского сада имени Сахаджа Барбази он, как был в школьном комбинезончике и красной шапочке отличника, перемещался прямо в сияющий перламутром огней бар станции «Боливар» на Церере, прямехонько за столик к конструктору Эстерсону, чтобы вставить какую-нибудь глубокомысленную фразу в бесконечный разговор, а оттуда, непонятно где сменив платье, перелетал в эпицентр экзаменационной кутерьмы, под своды Краковского политехнического, в руке – фломастер, под локтем шуршат тестовые задачи, над плечом нависает сердитый пан экзаменатор…
Его разбудил грохот обрушившейся поленницы.
Броненосец заскрипел всем корпусом. Где-то совсем рядом теперь слышался певучий плеск волн.
«Прилив», – сообразил Пес.
Затем последовал еще один толчок, мощнее прежнего, и размаянный сном инженер едва удержался на ногах.
«Да что тут вообще творится?!»
Он выбрался наверх, в глухую предутреннюю ночь.
Далеко на западе закатывалось за горизонт яркое звездное скопление Тремезианский Лев. Почти точно в зените светился спутник Фелиции со смешным именем Ухо-1.