Броненосец инженера Песа
Шрифт:
Вдруг он увидел маленькое по капюшоньим масштабам существо размером с сенбернара. Оно выглядело как… как увеличенный мяч для регби, покрытый множеством вертких нежных отростков, каждый длиной с человеческую руку. Отростки эти энергично, но крайне беспорядочно баламутили воду. Чувствовалось, что самостоятельно малыш не проплывет и километра. До стремительной, концентрированной мощи взрослого капюшона ему было далеко.
Рядом с первым капюшончиком появился второй, еще более плюгавый. Оба счастливца, как видно, спаслись с похищенного монстрами плота. Влекомые инстинктом, они
Вода вскипала то там, то здесь. На поверхность выбросило несколько оторванных, омертвелых щупалец. Но и враг нес потери – трое дюжих капюшонов на глазах у Песа вцепились в хищника с двух сторон и, приподняв его над волной, ловко оторвали ему все четыре монструозных клешни, схожих с паучьими лапами.
Трудно было судить о балансе сил в этой схватке. Но даже Песу было очевидно, что капюшоны не обладают особыми преимуществами перед нападающими. А хищники, в свою очередь, не ставят перед собой целью одолеть всех капюшонов до единого и раздербанить все плоты. Им бы раздобыть себе мясца и поскорее убраться восвояси…
Также, насколько понял Пес, капюшоны по каким-то причинам не были готовы преследовать агрессоров на глубине. Они предпочитали разбираться с ними в сносно освещаемом солнцем приповерхностном слое вод.
«Надеются дезориентировать придонных хищников, привыкших к более высокому давлению и глухой сумеречной мгле, которая царит на шельфе?» – гадал Пес.
«Я не я буду, если это не дварвы – самые опасные морские твари Фелиции!» – заключил он.
В тот же миг пана Станислава обдало фонтаном соленых брызг – он бурно взметнулся позади плота.
Пес резко обернулся, машинально вскидывая «Кольт».
Его взору предстала фантастическая картина: невдалеке матерый, особенно крупный капюшон сцепился в смертельной схватке с хищником – сравнительно небольшим, возможно, молодым.
Они нарезали круги и яростно, с буханьем и шумливым плеском, кувыркались, но, судя по всему, ни один не мог одержать верх – капюшон намертво зафиксировал клешни дварва и, хотя тот пробовал одолеть капюшона, впиваясь в него мягкими приротовыми педипальпами, покрытыми розовыми треугольными присосками, их силы было явно недостаточно, чтобы смертельно изувечить врага.
Бог весть, сколько бы это продолжалось (другие капюшоны отчего-то в противоборство встревать не торопились), но тут загрохотал «Кольт».
Стрелял Пес хорошо, никогда не жаловался. Все пули кучно легли в бугристую массу над мягкими педипальпами, которую инженер верно интерпретировал как голову дварва.
Его стрельба возымела неожиданно быстрый эффект.
Пес не взялся бы утверждать, что он убил хищника. Но именно его вмешательство положило конец затянувшемуся единоборству. Капюшон отшвырнул дварва, тот нелепо ударился о воду, сразу же потеряв одну клешню. Затем хищник кое-как собрался и, суетливо работая уплощенными хвостовыми щупальцами, пустился в бегство, на глубину.
Трое доселе безучастно наблюдавших за поединком капюшонов тотчас бросились за ним.
«Вряд ли беглец уйдет живым…» – подумал
С рациональной точки зрения, и в этом Пес отдавал себе отчет, его вмешательство смысла не имело.
Одним хищником меньше, одним больше… Патронов у него теперь почти совсем не осталось… А ведь их стоило бы придержать на случай угрозы непосредственно его, Песа, драгоценной шкуре! Но с точки зрения… ну что ли боевого товарищества (Пес улыбнулся этой внезапно посетившей его сознание словесной формуле) он всё сделал правильно. Вступился за своего. Помог ему победить… Не этому ли учит зороастризм, Первая Вера, ради которой его родители, восторженные неофиты Юстина и Томаш Чопики, покинули всё то милое и привычное, что звали они домом и Родиной?
«Смешно до ужаса… Раньше я считал „своими“ коллег по секретной лаборатории АСАФ на Церере. Теперь „своими“ для меня стали эти взбалмошные морские гады… Судьба человека, пся крев!»
Спустя десять минут после нападения морское путешествие капюшонов продолжилось как ни в чем ни бывало.
Пес, тоже понемногу успокоившийся, встал на краю плота, чтобы справить малую нужду.
Тоненькая золотистая струйка, чертя баллистическую параболу, безмятежно соединялась с дрожащим аквамарином морской ряби.
Вдруг журчание как бы удвоилось, упятерилось, удесятерилось.
Пес поднял глаза.
Ближайший к нему капюшон – возможно, тот самый, которого он спас, а может и не тот, – приподнявшись над поверхностью, исторгал, при помощи одной из многочисленных складок своего тела, длинную тонкую струйку, узнаваемую копию струйки инженерской.
То же делали и другие капюшоны.
«Солидарность?!»
Пес в голос загоготал.
Настало утро – второе утро пана Станислава на Фелиции.
Первым делом он бросил взгляд на запад – не подошла ли флотилия капюшонов вплотную к берегу? (Пес по-прежнему не оставлял надежд сбежать от своих спасителей – теперь он предпочитал называть их так – при первой же возможности.)
Ничего подобного. Берег виднелся едва различимой серо-желтой фата-морганой, до него было километров восемь.
«Ну что же, – подумал Пес. – Позабочусь-ка о дне сегодняшнем, а завтрашний – пусть огнем горит!»
Он открыл ящик с продуктами и обстоятельно наметил меню грядущего завтрака. Минеральная вода «Белозеро». Саморазогревающийся печеный картофель с салом по-деревенски. Салат из маринованной репы с изюмом. Рулеты «Вальдшнеп», как уверяла этикетка, из мяса болотной дичи.
Пес никогда не жаловал русскую еду. И ставил вездесущие русские рестораны где-то наравне с китайскими – набившая оскомину экзотика, да еще и для пищеварения нелегкая. Но аппетит у него разыгрался зверский. Стоило ли перебирать харчами?
В общем, он съел всё. И не отказался бы от добавки… если бы не вполне естественные соображения экономии. Сколько им еще плыть? Неделю? Две?
Пес сыто поглаживал покрытый густой порослью живот, по-курортному развалившись в геометрическом центре плавучего острова, когда его слух уловил зарождение какого-то неясного, тревожащего звука.