Броня из облака
Шрифт:
Следовательно. Те, кого действительно ужасает стон «Россия погибает!», должны признать первейшей национальной задачей развитие национальной аристократии, расширение круга людей, мечтающих поражать воображение, свое и чужое, и этим оставить след в памяти потомков. Это, разумеется, не отменяет ни борьбу с бедностью, ни борьбу за увеличение пенсий, за качество здравоохранения и прочая, и прочая. И все-таки одновременно с этим нужно делать ставку на особо одаренных во всех областях человеческой деятельности. Если даже ради этого придется пожертвовать какими-то процентами жизненного уровня и экономической эффективности. Государство не производственная корпорация, оно существует для служения гораздо более долговечным ценностям — без которых и сиюминутные начинают хиреть, как организм без витаминов.
Но выполнение этой задачи государством невозможно без достаточно сильного самовоспроизводящегося слоя людей, способных хранить и создавать долговечные, поражающие воображение ценности. Прогрессивная печать немало и, по-видимому, даже справедливо потешалась над склонностью советской власти создавать коров-рекордисток, быков-рекордистов, однако в мире людей это сегодня было бы жизненно необходимой политикой. Я имею в виду всемерное расширение — особенно в провинции — сети школ для наиболее одаренных и наиболее романтичных в науке, искусстве, военном деле… Впрочем, одаренность и романтичность часто одно и то же.
Конечно, укрепление аристократически мыслящего и чувствующего слоя само по себе еще не есть национальная идея, но это необходимый первый шаг к ней — «идеей» сделается весь противоречивый комплекс устремлений этого слоя. Ведь то, что сегодня представляется национальной идеей, целью существования великих государств прошлого, возникло не в результате сознательного проектирования на века вперед, но напротив приписано в качестве цели задним числом, исходя из представления о наиболее впечатляющих достижениях народа и государства. Цели и достижения на каждом этапе формировались аристократией, и лишь конечный результат объявлялся миссией народа.
Словом, если будет аристократия, то будет и идея.
Так что же, вознегодует радикальный гуманист, простые люди, равнодушные к вечному и долговечному, должны снова служить сырьевым ресурсом творящих историю «великих личностей»?
На все эти вековечные излияния жалости кающегося дворянина к простому человеку можно тоже повторять из века в век: не нужно жалеть простого человека больше, чем он жалеет себя сам. Разве не самые что ни на есть простые люди первыми голосуют за фашистов и коммунистов, сулящих им национальное и классовое величие? А эти российские язвы — пьянство, наркомания, бессмысленные убийства, самоубийства, — им что, больше всех подвержены какие-то аристократы духа? От невыносимой бессмысленности, бесцельности бытия страдают прежде всего люди ординарные, именно их в первую очередь убивает отсутствие хотя бы воображаемой (впрочем, иной и не бывает) причастности чему-то впечатляющему и долговечному. Во время футбольных матчей вопят от восторга и рвут волосы от отчаяния — что, какие-то необыкновенные романтики? Видели вы когда-нибудь, чтобы люди так сходили с ума при получении зарплаты?
Если бы человек был способен радоваться исключительно личным успехам, мир состоял бы почти из одних только злобствующих неудачников, потому что на любом пьедестале почета могут поместиться лишь очень немногие. Но человек — самый что ни на есть простой и ординарный — в своем воображении способен отождествить себя с другими людьми, социальными группами, корпорациями, нациями, человечеством, наконец, и, благодаря этому, ощутить их победы как свои собственные.
И в этом его главное спасение от неустранимых неудач и несчастий, которыми переполнена жизнь даже самого благополучного человека. Индивидуализм, сосредоточенность на личных достижениях — мироощущение нелегкое даже для сильных, для победителей, ибо поражение в конце концов терпят все, да, к тому же, и невозможно всегда побеждать всех и вся. Но слабых индивидуализм просто раздавливает, именно слабым, ординарным людям особенно необходимо приобщиться к чужим успехам, к чужому величию, к чужой долговечности. А потому люди рядовые нуждаются в развитии национальной аристократии, в возможности гордиться ее достижениями гораздо больше, нежели сама аристократия.
И вот это-то прежде всех должны уяснить именно патриоты, государственники: из всего
Я намеренно не задерживаюсь на конкретных подробностях «технологии производства» аристократии: если общество поймет, насколько драгоценен этот социальный слой, оно найдет и средства для его взращивания. Замечу только, что «производство» аристократов всегда в огромной степени их воспроизводство: аристократический дух служения наследственным ценностям возжигается в юных романтиках от соприкосновения с другими, зрелыми аристократами.
Возрождение и защита аристократии есть часть одной из главнейших государственных функций — защиты слабых. Не нужно только забывать, что в защите прежде всего нуждаются не малозащищенные личности (они хоть как-то да могут напомнить о себе), а малозащищенные общественные потребности, то есть те потребности, которые лишь очень немногими (аристократами) ощущаются как личные. Парадоксально, но в особой защите нуждаются именно те формы деятельности, которые прежде всего и обеспечивают народу долгожительство, — это наука и искусство, главные социальные функции которых соответственно поражать воображение новыми знаниями, а также творить и поддерживать чарующие грезы, способные чаровать даже и по другую сторону государственной границы, создавая таким образом пресловутый национальный престиж.
В свете этих базовых положений к вечным попыткам властей грести в армию всех будущих физиков и лириков вполне применимо классическое выражение: это хуже, чем преступление, — это ошибка. Это не государственное, а антигосударственное понимание общественной пользы, ибо разделение труда, повторяю, неизбежно приводит и к разделению ценностей, а потому невозможно, чтобы ценности военной аристократии овладели ученым и гуманитарным сообществом. Принуждать же аристократию, или, если хотите, элиту общества, тоже недопустимо: именно элита и есть главный источник народной воли, а потому она не может управляться какой-то иной волей. По отношению к аристократии дальновидная власть должна особенно крепко усвоить золотое правило государственной политики: нельзя насиловать тех, в чьей любви нуждаешься, выиграешь в силе — проиграешь в преданности. А преданность элиты — основа прочности государства и прежде всего — его обороноспособности.
Военные должны строить собственное здание собственной, военной, аристократии, но не разбирать для этого чужие. Люди не кирпичи, в семнадцать лет будущие аристократы уже обретают духовную специализацию, и переориентировать их практически невозможно. Можно лишь обрести в их лице раздраженных оппозиционеров.
Все грандиозные успехи сначала царской России, а затем Советского Союза, достигнутые запугиванием и унижением аристократии, привели к тому, что она психологически отделилась от собственного государства и, превратившись в интеллигенцию, принялась не покладая рук демонизировать его, одновременно идеализируя потенциального противника.
Результат подобного пораженчества показал себя дважды в течение семидесяти лет. Неужто нужно повторять одну и ту же глупость трижды, как это делается в сказках, тоже далеко не всегда имеющих хороший конец?
Если смотреть с точки зрения вечности, между властью, аристократией и простым народом нет никаких непримиримых противоречий — они все нуждаются друг в друге, не могут обойтись друг без друга. Медный всадник, попирающий маленького человека, конечно, необыкновенно мощный образ (и Мережковский полностью одобрял такую ситуацию: герой и не должен считаться с плебсом), но обратим внимание — Медный всадник еще и гениальное произведение искусства, к которому со всего света тянутся туристы. И потомки бедного Евгения из Читы и Самары считают делом чести сфотографироваться у каменной волны его постамента…