Бронзовый грифон

Русанов Владислав Адольфович

– Я не боюсь! – с жаром возразил т’Гуран. – Спасибо за разрешение, учитель. А сейчас будет ли мне позволено еще раз услышать о справедливости, тщете и мудрости?

Мысленно Ловкач вздохнул. Его порядком утомили восторженные почитатели. Но делать нечего. Назвался конем, подставляй спину под седло. Он заговорил, старясь не обращать внимания, как обитатели камеры принялись подбираться поближе и рассаживаться кружком. Что за наказание? Где запропастился этот Мастер? Пускай уже вызволяет его…

– В странствиях своих, – говорил Берельм-Дольбрайн, – я видел зло и несправедливость, творящиеся под солнцем, которое встает на востоке Империи и садится на ее западных рубежах. Видел я слезы угнетенных,

но никто их не утешал. И кто утешит их, если сила собрана в руках угнетателей? Тем, кто некогда умер, лучше, чем ныне живущим, ибо над ними не властны тираны, один лишь Триединый в благости своей. Но верю я – настанет время божьего суда, и все угнетенные и обиженные поднимутся, и возгорится земля под ногами притеснителей тружеников. И еще видел я, что не могут простые, обиженные властью люди, сговориться, чтобы быть вместе, чтобы поддерживать друг друга. А все оттого, что тиран-император разделяет людей и властвует над ними. Сегодня одного возвысит, а завтра другого. Люди завидуют, и нет в их сердцах любви к ближнему и осознания справедливости. Только тот, кто сможет отречься от зависти, способен возвыситься над бренным существованием и восстать. И когда люди осознают это, подадут друг другу руки, вот тогда и настанет всеобщая благость, мир, уважение и любовь…

Ловкач говорил, в глубине души поражаясь не тому, как подобную чушь можно морозить, а как в нее можно верить. Да еще и восхищаться, развивать, следовать ей…

Но у людей, собравшихся вокруг него, глаза горели воодушевлением, и остановиться лже-философ уже не мог. Лишь молил Триединого, чтобы вызволил его как можно скорее.

Где же это Мастер? Неужели обманул?

Глава 14

В первый день месяца Кота банда, возглавляемая Кулаком, вышла на левый берег Арамеллы. Позади остались луга и перелески северной Вельзы; казавшиеся игрушечными городки с чистыми улочками, вдоль которых выстроились беленные домики, увенчанные красными черепичными крышами; опрятные, как сытые и довольные детишки, деревеньки арендаторов; богатые виллы дворян, окруженные виноградниками, яблоневыми, вишневыми и сливовыми садами.

Войска Сасандры стягивались к пограничной реке. Ползли по дорогам казавшиеся бесконечными колонны пехоты – колыхались в такт шагам наконечники пик, поблескивали начищенные оковки щитов, топали обутые в тяжелые башмаки ноги. Скрипели обозные телеги, щелкали длинными бичами погонщики. Дробно цокали копыта кавалерийских коней, дрожали султанчики на шлемах.

Регулярная армия Империи не слишком торопилась.

Государственная машина тяжела и неповоротлива. А военно-государственная – втрое. Гонцы, несущие приказы о передислокации частей, скачут быстро, но полковники принимают и передают дела со скоростью измученной поносом черепахи. Отряды снимаются в поход, волокут за собой запасное обмундирование, оружие, провиант, невольно приноравливаясь к скорости обозов.

Новобранцы вливаются в армейскую жизнь слишком медленно. Конечно, они станут настоящими солдатами, но только когда же это случится? А новичков много. Едва ли не с месяца Коня имперские вербовщики сбивались с ног, уговаривая деревенских парней отложить мотыгу и косу, послать к такой-то матери свиней и коров, взять копье или щит, надеть кожаный нагрудник и шлем, стать защитниками великой Империи, простершей крылья на одну шестую часть мира. Дураков, стремящихся стать героями, увы, находится всегда много, иначе любая война была бы обречена на провал, еще не начавшись, но как же много времени проходит, прежде чем они станут настоящими воинами, способными сражаться с той же сноровкой, с какой опытный лесоруб освобождает сваленное дерево от ветвей, – быстро, уверенно, бережливо расходуя силы. И что делать

командирам? Бросать молодежь на убой или срывать из фортов, защищающих рубежи Окраины и Барна, побережье Каматы и Уннары, суровых ветеранов?

Вот поэтому впереди армии шли наемники, люди, сделавшие из войны профессию. Они странствовали по всему материку, сражаясь не за того монарха, в чьих землях родились по прихоти судьбы, а за того, кто щедрее тряс тугой мошной. Обыватели их побаивались, офицеры регулярной армии откровенно презирали, но командующие армиями, слишком медленно поспешающими на исполнение долга перед родиной, вынужденно прибегали к их услугам. Кривили губы и отводили в сторону глаза, не желая осквернять себя общением с грязными наемниками. Но взамен каждого золотого солида, перекочевавшего в кошельки кондотьеров, требовали беспрекословного повиновения и безумной храбрости. Полковники и генералы отлично знали – служащие за деньги люди сделают то, чего нельзя потребовать от вчерашних крестьян и ремесленников. Пойдут на штурм под потоками горящей смолы, замостят переправу своими телами и трупами врагов, вырежут до единого человека население деревни, где поднесли отравленного вина или попортили строевых коней, похитят предводителя восстания.

Все это Кир, конечно, знал, но однобоко, с позиции гвардейского офицера. Теперь он имел возможность изучить нелегкую, но веселую жизнь наемников изнутри.

Покинув окрестности Великого озера, отряд Кулака остановился в первом по тракту городке Вельзы. Название его Кирсьен долго запоминал, но оно так и не отложилось в памяти. То ли Топольки, то ли Ясеньки… Там они просидели безвылазно почти десять дней. Пили вино, щупали служанок в гостинице и задирали местных мужчин. Кстати, кузнецу, считавшемуся записным силачом, Мудрец походя сломал руку. Левую. Чтобы бедняга как можно быстрее вернулся к работе.

Киру тоже пришлось как-то сцепиться с тремя мальчишками из купеческих сынков. Они подкараулили его в переулке позади харчевни, когда бывший гвардеец возвращался от хорошенькой служанки. Наверное, девчонка дала им от ворот поворот после появления в городке бравых военных. Что ж, если и в любви они были такими же умельцами, как в драке, ее можно понять. Кирсьен справился с купчиками без труда, даже не вынимая подаренный Кулаком меч из ножен. Одному перебил запястье, а второму выбил пару зубов. Когда папаши, возмущенные учиненной над их чадами расправой, подали жалобу в магистрат, вмешалась Пустельга, которая от скуки охмуряла городского судью. Дело замяли, а Кир отделался обещанием напоить своих товарищей с первого же жалования, если таковое будет получено от имперских вербовщиков.

Беззаботная жизнь продолжалась, пока в городок не прибыла еще одна компания наемников. Вел ее некий Ормо по кличке Коготок, оказавшийся, несмотря на уменьшительное прозвище, широкоплечим здоровяком с кривыми ногами и рваным, плохо зажившим шрамом на правой щеке. После Кир узнал, что эту рану оставили когти боевого кота, которого Ормо на спор задушил голыми руками. Дело было в Дорландии, где очень в чести кошачьи травли, пьяный кондотьер повелся, что называется, «на слабо». С ним приехали восемь человек. На вид – все опытные вояки, хотя Мелкий не очень уважительно отозвался о выправке и посадке некоторых из них.

Кир ожидал чего угодно от встречи кондотьеров. Он наслушался довольно много нелестных отзывов о нравах наемников, еще когда служил в гвардии. Но, вопреки его ожиданиям, Ормо и Кулак не стали выяснять отношения в потасовке или разыгрывать главенство в кости. Они просидели вечер за кувшином (впрочем, за пятью кувшинами, если быть точным), и наутро Коготок при всех признал верховенство Кулака. Отряды объединились и на следующий день направились по дороге на запад.

День. Ночь. День. Ночь.