Брошенное королевство

Крес Феликс В.

— Последний раз, — беззвучно, как и до этого, сказала она. — Последний… пока я что-нибудь не придумаю.

Аскенез спал. Арма скользнула за портьеру, открыла дверь и вышла на лестницу. У подножия новой винтовой лестницы имелась вторая дверь, которая не открывалась снаружи, поскольку на ней не было ни замка, ни ручки. В условленное время ее приоткрывали, или же кто-то терпеливо стоял на площадке, чтобы впустить ожидаемого гостя. Спускаясь по треугольным ступеням, слабо освещенным пламенем немногочисленных свечей в нишах, Арма вдруг заподозрила, что, входя во дворец, не закрыла за собой эту потайную дверь… Почти в то

же мгновение до нее дошло, что все-таки, увы, она ее закрыла… Десятки мыслей сразу, и все они ссорились друге другом, выигрывая или проигрывая. Молниеносная война, разрешившаяся в один короткий миг. Наместница была глупа, влюблена, слепа — но при всем при этом она оставалась прирожденной интриганкой, женщиной, которая в мгновение ока могла соединить сотню разных нитей в один клубок. Естественно, она могла это сделать, лишь когда не была глупа, влюблена, слепа… Но таковой она уже не являлась.

Ее там ждали, возможно, уже давно. Арма знала, что подобное ожидание сопряжено с определенными неудобствами, — но лишь эта мысль и утешала побежденную, преданную и совершенно беззащитную женщину, спускающуюся по лестнице, которая вела только в одно место, а именно в спальню мужчины.

Высокая, очень худая женщина, направлявшаяся в эту спальню, при виде наместницы судьи издала тихий возглас, в котором чудесным образом смешались удивление и ужас. Она назвала какое-то имя, обращаясь к идущей следом за ней девушке, которая наверняка была невольницей с сертификатом Жемчужины, ибо только такие живые драгоценности демонстративно скромные армектанцы облачали в богатые одежды. За Жемчужиной шли еще две женщины: молоденькая невольница рангом пониже и служанка намного старше ее, вольнонаемная, на что указывала традиционная одежда. Неплохая свита тщательно подобранных свидетелей.

— Ты видишь?!

Жемчужина видела.

— Кто ты, госпожа? — теперь княгиня требовала ответа от встреченной на лестнице. — Что ты здесь делаешь? Я хочу немедленно знать! Там, наверху… там князь-представитель, мой муж?

Побледневшая Арма помнила лишь о том, что дверь внизу невозможно открыть снаружи. Только эта мысль билась у нее в голове. Ее невозможно открыть снаружи, невозможно, невозможно… Но ей все еще хотелось верить, что дверь сломалась. Хотелось… и притом она настолько в это не верила, что рассмеялась в лицо княгине. Конечно же, дверь не сломалась! Она была заперта, а потом ее открыли. Вот она, правда, такая и только такая.

Ее высочество ошеломленно смотрела на сумасшедшую — вне всякого сомнения, сумасшедшую — растрепанную блондинку, хихикавшую и утиравшую слезы. Она на мгновение лишилась дара речи.

— Но… кажется, я тебя знаю, госпожа? — грозно воскликнула она. — Ведь ты — наместница трибунала в этом городе! Что это за костюм? И как ты объяснишь свое присутствие на этой лестнице? Ведь это, кажется, моя лестница? Ведущая в спальню моего мужа!

Она снова обернулась к своей Жемчужине, которая лишь кивнула и скорчила гримасу, словно хотела сказать: «А я разве не говорила?»

Сопровождавшие княгиню и ее Жемчужину служанки не были ни слепы, ни глупы, а даже если и так, то им уже рассказали обо всем, что им требовалось знать и раструбить всем вокруг. Арма перестала смеяться. Теперь она чувствовала тошноту.

— Ты знаешь, кто я, ваше высочество, и знаешь, что я здесь делаю. А я точно так же знаю, откуда ты взялась

на этой лестнице. А теперь изволь меня пропустить.

Остолбеневшая княгиня отступила к стене, поскольку двоим здесь никак больше было не разойтись. Арма спустилась на самый низ, нажала на железную ручку, которая — само собой и к сожалению — сработала как всегда, и вышла с задней стороны дворца на улицу, даже не накрыв капюшоном золотоволосую голову.

Собственно, зачем?

Сразу же за ней вышли уже ненужные, возглавляемые злорадно улыбающейся Жемчужиной служанки, отосланные ее высочеством.

Княгиня Рея добралась до верха лестницы и громко хлопнула скрытой за портьерой дверью, на всякий случай хлопнула еще раз, после чего отдернула занавеску и побежала к постели, в которой сидел разбуженный шумом представитель. Прежде чем он успел произнести хоть слово, она начала маленькими кулачками бить его по плечам.

— Развратник! Дрянь! Как ты мог?!

Уже окончательно проснувшись, он схватил ее за запястья, потянул к себе на постель и придержал. Она дышала ему прямо в лицо — красивая темноволосая женщина, не столь смуглая, как обычно армектанки, возможно, несколько худая, но, несмотря на это, пропорционально сложенная. Слегка резковатые черты лица наверняка не каждому приходились по вкусу, но разница заключалась самое большее в том, что для одних княгиня была просто симпатичной, для других же — очень красивой.

— Ну и как? — спросила она с любопытством, улыбаясь мужу глазами. — Мой господин и властитель доволен?

— Ты суешь мне в постель только старых баб, — пожаловался он, зевая и одновременно с трудом сдерживая улыбку, чтобы челюсти не свело судорогой. — Как я могу быть доволен?

— Она ужасная, — согласилась княгиня. — Немедленно вымойся… Но, погоди-ка, ведь ее высокоблагородие ты сам себе взял. Это не я тебе ее посоветовала!

Княгиня сделала надменное лицо.

— Ох, и буду я сегодня на тебя обижена… Ох, и буду я на всех отыгрываться! И никто мне плохого слова не скажет, все поймут, почему у бедной Реи такое плохое настроение… Это все из-за тебя! — Она снова попыталась стукнуть его кулаком по плечу. — Подлец, подлец! Что ты со мной сделал, как ты мог?

Ему снова пришлось ее придержать. Он придавил ее к постели, сжав щуплые запястья по обеим сторонам головы и усевшись на жену верхом.

— Ты же это обожаешь, — не без повода заметил он. — Лишь благодаря тому, что мы — холодная, неудавшаяся пара, что я тобой почти не интересуюсь, ты можешь мало что не открыто носиться со своими…

— Поклонниками, — договорила она. — Я красивая, умная, вежливая и остроумная, я само совершенство, так что снисходительно позволяю им меня обожать. Тебе же я всегда говорила: правят только мужчинами, женщинам лучше отдаться под опеку. Что у тебя действительно прекрасно получается, должна это признать.

Таким образом стало ясно, чьи слова Аскенез повторял недавно кузену. Впрочем, не стоило сомневаться, что сам он подобной сентенции придумать не мог.

— Мой отец, а еще больше мать, снова бы меня полюбили, если бы я только наконец с тобой развелся, сука.

— Вот еще! Я подарила им троих прекрасных внуков, которых они не выпускают из объятий. Твои братья не торопятся жениться, не говоря уже о том, чтобы заводить детей, а сестрица бесплодна, как доска с дырой.

— И кто тут подлец, Рея?