Брошенные машины
Шрифт:
— Хочешь, сыграем? — спросила Тапело.
— Я работаю.
— Сейчас, пока еще действует эта инъекция, ты, наверное, сможешь сыграть. В смысле, нормально сыграть. Может быть, ты даже выиграешь.
— Слушай, дай мне поработать, пожалуйста.
— Ладно. Как скажешь.
— Ага.
— Кто такая Анджела?
— А?
— Анджела. Ты разговаривала во сне. Называла ее по имени.
— А что я еще говорила?
— Ничего. Только имя.
— Анджела…
— Это твоя дочка? Павлин говорил, что у тебя была дочка.
— Дай мне
Это было действительно хорошо: писать. Потому что это была работа. Работа, которую я знаю и делаю очень неплохо или делала раньше, но сейчас у меня снова все получается.
— Я знаю лишь одного человека, у которого я не могу выиграть в шахматы, — сказала Тапело. — Это я сама. Ты себе представляешь, что это такое?
— Нет, не представляю.
— Это грустно, на самом деле. Да, именно так. Очень грустно.
Я подняла глаза. Девочка листала книжку. Ту, которую я украла. «Алису в Зазеркалье».
— Может, ты еще встретишь кого-нибудь.
— Что? — Тапело взглянула на меня.
— Ну, не знаю. Какого-нибудь парня. Нормального парня.
— Нормального парня?
— Ну, в смысле…
— Слушай, не надо.
Я смотрела на нее. Она снова уставилась в книгу, потом посмотрела на шахматы, потом — снова в книжку.
— Тапело, помнишь, сегодня утром?
— Когда именно?
— За завтраком.
— И что за завтраком?
— Когда ты мне сказала, как я выгляжу.
— А, ага.
— Да. Я что, правда, такая страшная?
— Ну, это меня Хендерсон попросила сказать.
— Слушай, девочка, за что ты меня так не любишь?
— В смысле?
— Тапело, я тебе помогла.
— Ты мне помогла?
— Когда ты стояла там, на дороге. Мы тебя подобрали.
— Ну, если бы не вы, кто-то другой подобрал бы.
— Другой — да. Но таких, как мы, больше нет.
— Это точно, — сказала Тапело. — Других таких нет.
Она приподняла книжку.
— Я тут читаю… тринадцатую главу.
— Дай посмотреть. Там же только двенадцать глав.
— Есть еще и тринадцатая. Кто-то ее записал. От руки.
Я взяла у нее книжку. Она показала мне, куда надо смотреть. Новые слова…
— И что это значит?
Я опять посмотрела на зеркало, повернутое к стене, и снова подумала про два глаза, глядящие друг на друга.
— Марлин? Ответь.
Я прочитала первую строчку. Алиса часто просыпалась посреди ночи и вспоминала приснившиеся ей сны. И сквозь все забытые и потерянные мгновения, все разрозненные сигналы прошедшего дня, в памяти всплыл рассказ Кингсли. Он мне рассказывал очень похожую историю. Тогда я решила, что это все выдумки; что он пытается уговорить меня, чтобы я приняла его предложение. Но теперь я поняла, что это была попытка объяснить. Объяснить по возможности проще. То есть проще — для Кингсли.
— Марлин… что это?
Я посмотрела на Тапело. Она смотрела прямо на меня. В глаза. И несмотря на неслабую дозу «Просвета» и на разделявшее нас расстояние в несколько
Я ей все рассказала.
Я взяла тюбик помады, открыла его. Прорезь цвета. Единственный яркий штрих в этой комнате.
— На, возьми. — Тапело открыла свое зеркальце и протянула его мне.
Я придвинулась еще ближе к свету и накрасила губы. Глядя на себя в зеркало. Меня вдруг охватило тревожное чувство, что я, может быть, вижу себя настоящую в последний раз и что мне уже никогда не вырваться из зеркальной хватки. Никогда.
— На Луне тоже есть зеркала, — сказала Тапело. — Ты не знала? Они там есть. Их привезли космонавты.
— Что?
— Космонавты. Они привезли зеркала на Луну.
Я наконец оторвалась от зеркала.
— Зачем?
— Чтобы в них смотреться.
— Да?
— А потом, когда они возвращались на Землю, они оставили зеркала на Луне.
Мне представились эти брошенные зеркала: как они лежат посреди лунной пыли, и пыль заносит стекло. Столько лет, столько веков. Без отражения. Им, наверное, там одиноко — зеркалам на холодной Луне.
— А сейчас, — сказала Тапело, — они направляют с Земли на Луну лазерные лучи. Луч отражается от зеркала и возвращается обратно, а они замеряют время. Сколько нужно лучу, чтобы пройти расстояние от Земли до Луны. Помнишь, ты спрашивала?
— Ты о чем?
— Ты спросила, сколько до нас идет свет Луны. Помнишь, вечером?
— А, да. И сколько минут?
— Секунду с четвертью, где-то так.
— Всего-то?
— Кстати, а почему ты спросила?
— Ну, я подумала… да, я подумала, а можно ли верить тому, что я вижу. Я смотрела на Луну. Она была такая усталая, и я подумала: она и вправду такая? Или на самом деле она другая, просто я вижу ее такой?
Тапело расставляла фигуры на шахматной доске.
— Сейчас ничему нельзя верить, Марлин.
— Нет. Нет…
— Что?
— Слушай, прости меня. Что я втянула тебя во все это.
— А мне, ты думаешь, не все равно?
— Да, наверное, все равно.
Я опять посмотрелась в зеркало.
— Нормально ты выглядишь, Марлин. Вполне нормально. И глаза у тебя красивые.
— Но ты же меня совершенно не знаешь. Не знаешь, какая я на самом деле.
— Я пытаюсь узнать.
— Анджела умерла.
— Да, я так и подумала.
— Она умерла.
— От болезни?
— Ей было девять. Всего девять лет.