Брошенные машины

Нун Джефф

Я подошла ближе.

— Тапело, часы у тебя?

— Часы? Да, конечно.

Она взяла свою сумку и достала часы. Я посмотрела на циферблат, на дрожащие размытые стрелки, которые медленно обретали четкость. Прямо пока я на них смотрела.

— Пять минут двенадцатого, — сказала я.

— Дай-ка я посмотрю. — Тапело взглянула на часы. — Все правильно. Пять минут двенадцатого.

И вот тогда я все вспомнила — все, что было сегодня.

— Ладно, — сказал Павлин. — Слушай, Марлин. Я не особенно разбираюсь в инъекциях. Я не знаю, какой там состав.

— Все

в порядке.

— Я не знаю, сколько это продлится.

— Послушайте. Я просто хотела сказать вам «спасибо». За то, что вы мне помогли. В общем, спасибо.

— Да не за что, — сказал Павлин. — Ладно. Чей ход?

— Павлин, тебе шах.

— А, ну да.

Павлин сделал ход, Тапело тоже сделала ход, а потом я отошла к окну. Теперь я смогла прочитать, что там написано, на мигающей неоновой вывеске, через дорогу. Это была церковь. Такого я не ожидала. Я думала, это клуб. Ночной клуб. Но оказалось, что это церковь. Так там было написано. Зелеными буквами. Церковь. А чуть выше надписи был маленький желтый крест. Люди, которые раньше стояли у входа, теперь ушли. По улице медленно проехала полицейская машина.

— Мне, похоже, пиздец, — сказал Павлин.

— Да, похоже на то.

— Я уже чувствую. Блин. Ты посмотри. Посмотри на доску.

— Мат в три хода, — сказала Тапело.

— Блин. Как-то мне нехорошо.

Я посмотрела на небо. Луна скрылась за облаками. Ночь закрыла свой глаз.

— Знаешь что, девочка, однажды я все-таки соберусь и точно прибью ее, эту твою игру.

— Ага, очень хотелось бы посмотреть, как ты будешь ее прибивать.

Я отошла от окна. Прижала ладонь к стене, к влажной стене. Я искала цветок, тот самый желтый цветок, в который я провалилась во время приступа. Там я видела свою дочку, внутри сомкнувшихся лепестков. Я знала, что это обман искаженного восприятия. Я это знала. Шум создал помехи, обманную видимость: то, что тебя больше всего беспокоит, что для тебя наиболее ценно, проецируется вовне и сливается с окружающим миром.

— Марлин, что ты делаешь?

— Ничего.

— Да оставь ты ее в покое. Ты играешь?

— А смысл?

Я водила рукой по стене. По той самой стене, из-за которой чуть раньше доносились стоны и странные крики. Теперь она была мягкой, податливой. То есть не вся стена, а один небольшой участок. У меня под рукой. В точности подходящий по цвету и по рисунку к сердцевине цветка на обоях, но мягкий, упругий и влажный. Да, наверное, это он. Тот самый цветок. Я надавила на него пальцем, и сердцевина слегка прогнулась. Цветок меня принял. Признал. Я уже поняла: если надавить сильнее, я проникну в самое сердце соцветия. В самое средоточие.

— Марлин? Марлин, что ты делаешь?

— А?

— Чего ты там тычешься в стену? Опять начинается?

— Он мягкий. Цветок.

— Что?

— Цветок мягкий.

Павлин подошел ко мне, протянул руку.

— Нет. Не надо.

— Марлин?

— Отойди.

— Ладно. Как скажешь.

Палец вошел в стену, в цветок — до упора. А когда я стала его доставать, что-то зацепилось за ноготь, и

я его вытащила, это «что-то».

— Что там? — спросила Тапело. — Дай-ка я посмотрю.

Она сняла у меня с ногтя эту штуку. Что-то черное, мягкое, влажное. С запахом гнили.

— Что это? — спросил Павлин.

— Какая-то старая тряпка. Прогнившая. Мокрая.

— Может быть, это карта.

— Типа карта с сокровищами?

— А чего? Вполне может быть.

Тапело развернула свернутый лоскут. Это была самая обыкновенная старая тряпка.

— Похоже, с сокровищами облом.

— Марлин? — сказал Павлин. — Ты чего?

Я смотрела на стену. На то место, где был цветок.

— Там дырка! — сказала Тапело. — Ну, чтобы подглядывать. Ни хрена себе. Это что получается: я раздеваюсь, а какой-то урод там сидит и подглядывает?

— Девочка, ты же не раздеваешься.

— Пожалуйста… — сказала я. — Я вас очень прошу…

Там была дырка, в стене. Там, где раньше была сердцевина цветка. Дырка размером с большую монету. В обрамлении желтых лепестков. Я смотрела как завороженная.

— Что там? — спросил Павлин.

— Моя радость…

— Что? — сказала Тапело.

— Анджела. Анджела…

— С кем она разговаривает?

— Марлин? Ты чего?

Я придвинулась ближе к стене.

— Кто там? — спросила Тапело.

И больше я ничего не слышала. Ничего. Все погрузилось в безмолвие, когда я осторожно пригнулась и заглянула в дырку.

* * *

Там было темно. С той стороны не было света, и сперва я подумала, что там вообще ничего нет. Но потом я разглядела, что там что-то было. В темноте. Что-то мягкое. И живое. Я сначала не поняла, что это такое. Но потом до меня дошло.

Это глаз.

Очень темный, но все-таки человеческий глаз. Буквально в нескольких дюймах от моего. Я не разглядела, какого он был цвета. Мне показалось, что черного. Он влажно поблескивал в темноте.

Я смотрела, смотрела.

Глаз моргнул. Закрылся, открылся.

Он смотрел на меня.

* * *

Я не смогла ничего сказать. Я попыталась заговорить. Я оторвалась от стены, от дырки в стене, повернулась к Павлину с Тапело и попыталась заговорить, но у меня ничего не вышло. Я отступила на пару шагов от стены.

— Марлин…

— Что ты там видела?

— Марлин?

Я еще раз взглянула на стену и отошла прочь, к кровати. Села, закрыла лицо руками. Я ничего не увидела там, в темноте. Только глаз. Который смотрел на меня.

— Марлин, — сказал Павлин. — Что там было?

— Что…

— Что ты увидела?

Я не смогла ничего сказать. Влажный блеск. Я подняла глаза. Павлин уже подошел к стене. Он посмотрел на меня, на Тапело, а потом наклонился и заглянул в дырку.

Я слышала, как он вдохнул и задержал дыхание.

— Что там? — спросила Тапело. — Ну, говори. Не томи.

Павлин на миг оторвался от дырки и снова приник к ней глазом. Он опять затаил дыхание, а потом повернулся ко мне.

— Блин.

— Ты его видел? — спросила я.