Брошки с Блошки

– Елена! –

– Итс ми, – пробормотала я, колотя по клавиатуре в темпе, соответствующем стремительному развитию сюжета. – Ай эм Элена, йес…

Мой ГГ, что в переводе на нормальный язык означает «главный герой», вплотную приблизился к финалу и уже набирал в широкую грудь воздуха, чтобы на прекрасном – не как у меня – английском произнести свое знаменитое: «Встретимся в следующей жизни, беби!»

Да, вот такой он, мой ГГ. Пафосный любитель банальщины.

– Елена, спустись ко мне, пожалуйста, если тебе не очень трудно. – Голос тети Иды сделался язвительным.

Мне, конечно же, нетрудно к ней спуститься. Во всяком случае, гораздо легче, чем ей ко мне подняться. Возраст 80+ и артритные суставы не располагают к штурму крутой высокой лестницы, а я-то почти вдвое моложе, я еще и по перилам съехать могу.

Ступенька лестницы скрипнула.

– Иду, иду! – прокричала я, испугавшись, что тетя Ида все-таки решится на опасное восхождение. – Встретимся позже, беби, – это я сказала уже своему ГГ, вынужденно оставляя его на произвол судьбы.

Впрочем, ничего с ним в мое отсутствие не случится. За это моя авторская душенька спокойна.

Я закрыла ноутбук, дробно пересчитала ногами два десятка степенек, сбежав на этаж ниже, и доложилась:

– Рядовой Логунова по вашему приказанию прибыла!

Вообще-то я не рядовой, а целый младший сержант – давным-давно получила это воинское звание вместе с дипломом филолога. Довольно странный комплект, но это факт: в университете у нас была военная кафедра.

Однако рядом с тетушкой лычками козырять бессмысленно, она-то минимум полковник, если вообще не генерал. Наша Ираида Львовна совсем не простая старушка – она много лет командовала конструкторским бюро, где проектировали подводные лодки. Подробностей я не знаю, но чем-то очень серьезным занималась тетя Ида, раз выезжать из страны ей разрешили только несколько лет назад, аккурат под восьмидесятилетний юбилей.

– Я не приказывала, а вежливо попросила. – Тетушка приподняла ниточки бровей и плавно повела рукой, предлагая мне присесть.

Стул она загодя выдвинула и развернула так, чтобы с него открылся лучший вид на середину комнаты. Я поняла, что сейчас состоится очередная презентация, подавила вздох и заняла отведенное мне место восторженного зрителя.

Тетя Ида важно просеменила на условную сцену, встала под люстрой, жестом фокусника извлекла из рукава какую-то блестящую штуку и осторожно потрясла ею в воздухе, добиваясь эффекта непрерывного слепящего сияния. Грамотно занятая ею позиция под люстрой а-ля Эрмитаж этому очень способствовала.

Я послушно прижмурилась и восхищенно воскликнула:

– Ух ты!

– И это все, что ты можешь сказать? – не удовлетворилась тетя Ида.

– Роскошная штука! – добавила я восторга. – Шик, блеск, красота! А что это?

– А ты не видишь? – Тетушка решила потянуть, поинтриговать.

И я бы ей подыграла, конечно, но у меня наверху в макбуке ГГ замер в дико неловкой позе – с полной грудью воздуха, уже открытым для финальной фразы ртом и наведенным на цель пистолетом. А я же не мучительница

И момент получения мною заслуженного гонорара.

Поэтому я поторопилась спросить:

– Это новый ошейник для Вольки?

Волька – любимый четвероногий друг тети Иды, здоровый серо-полосатый зверь хулиганской наружности.

Волькой кот назван не потому, что своеволен и свободолюбив, хотя он именно таков. Это сокращенное на старинный манер человеческое имя Владимир: тетя Ида считает, что ее кот – вылитый поэт Маяковский.

И она права, какое-то сходство угадывается: тяжелый взгляд исподлобья, полосы на лбу подобием растрепанной черной челки… Волька – зверь роскошный и весьма харизматичный.

Хотя гламурный ошейник ему, конечно, не пойдет – не впишется в образ. Я, очевидно, ошиблась с предположением о назначении сверкающей штуки.

Сдвоенное фырканье, изданное одновременно котом и его хозяйкой, подтвердило, что моя версия неверна: мне представили вовсе не обновку для Вольки Владимировича.

– Это браслет, Елена! – Тетя Ида выступила на авансцену, чтобы настойчиво потрясти своей добычей перед самым моим носом.

– С Блошки, – уверенно предположила я.

Тетя Ира обожает блошиные рынки, знает в славном Питере все места, где периодически возникают развалы с милым ее сердцу хламом, и обходит их дозором регулярнее, чем Мороз-воевода – свои зимние владения. В любое время года выдвигается на тихую охоту и неизменно возвращается с добычей.

Потому-то тетина квартира больше похожа на захламленный музей, чем на комфортное человеческое жилище. У нас даже в санузле линогравюры на стенах и фарфоровые статуэтки на полочках! Мне это кажется весьма забавным – сидеть на унитазе с видом на целую толпу пастушек, балерин и собачек. На самом нижнем ярусе, кстати, помещаются фигурки кошечек – это чтобы и Волька, пребывая в своем кошачем клозете, заодно приобщался к прекрасному.

То есть это я так думаю. Тетя Ида ни мне, ни коту свой художественный замысел не поясняла.

– А вот и не с Блошки, не с Блошки! – Тетушка обрадовалась, что я не угадала. Ей нравится быть оригинальной и непредсказуемой. – Это мне Марфинька подарила! Винтаж, между прочим, и недешевый: серебро 875-й пробы со звездой и натуральный горный хрусталь!

– Супер. А вы чем отдарились? – Я не усомнилась, что по факту имел место какой-то бартер.

Марфинька, она же Марфа Ивановна, стародавняя знакомая Ираиды Львовны – из разряда заклятых подруг. В розовой юности эти барышни из благородных семейств кавалеров друг у друга отбивали, а на закате жизни истово соревнуются в богоугодных делах: у кого куличи на Пасху выше поднимутся да кто поболе облагодетельствует ближнего своего. Если Марфинька преподнесла Идочке ценный подарок, то наверняка получила симметричный ответ.

– А я ей – ту мраморную плакетку с серебряной с позолотой медалью Руффони, которую купила за восемнадцать евро на Блошке в Ницце.

– Которую Волька уже три раза с полки сбрасывал?

Кот, в отличие от хозяйки, не великий ценитель прекрасного. Как-то он нещадно подрал когтями картину маслом, о которой тетя Ида говорила, что это «убедительное подражание французским импрессионистам», а однажды расколотил надтреснутую тарелку Императорского завода с царским вензелем. Мраморную плакетку, по форме похожую на миниатюрную гладильную доску, Волька то ли сильно невзлюбил, то ли, наоборот, не мог обойти вниманием и постоянно распускал лапы, норовя смахнуть ее с полки на пол.