Бросок кобры
Шрифт:
– Слушаю, – устало произнес Харитонов.
– Добрый вечер, Борис Михайлович, – сказал Гуров с облегчением. – Куда вы пропали?
– В КПЗ отдыхал! – В голосе Харитонова звучали истерические нотки. – Демократия! Добились своего! Схватили в “Будапеште” без всяких оснований.
– Борис Михайлович, выпейте горячего молока с медом и ложитесь спать, я вам утром позвоню.
– Мне бы ваши нервы, Лев Иванович.
– Спокойной ночи.
Гуров положил трубку, повернулся к вошедшему в кабинет Крячко.
– Ты Мишку не спалил?
– Нет.
– О милиции расскажешь завтра. Михаил виделся с Акимом?
– Разговаривал, всего несколько слов. Лёнчика убили не соратники, наши. Ну, не наши...
– Понятно, – перебил Гуров. – Зачем приехал? Отправляйся домой, отдыхай.
– Поделиться хотел.
– Все разделим, Станислав. – Гуров взглянул на часы. – Подожди, сейчас позвоню, кое-что выясню. – Он достал записную книжку, набрал номер.
– А ты сам собираешься спать?
– Обязательно. – Прикрыл трубку ладонью. – Помолчи. Добрый вечер, дорогой Шалва, не могу запомнить твоего отчества. Гуров беспокоит.
– Здравствуйте, Лев Иванович. Как здоровье, дорогой?
– Спасибо. Как ты, семья здорова?
– Как вы, русские, говорите, все слава богу.
– Извини, Шалва, если я сейчас к тебе подъеду, не сильно побеспокою?
– Дорогой, грузин гостю всегда рад.
– Выезжаю, какой у тебя код? Четвертый этаж, квартира двадцать семь, помню, а код забыл.
– Это Гочишвили? – спросил Крячко. – Он вроде от наших дел отошел?
– Верно. Но Шалва видел Акима перед убийством.
Шалва Гочишвили еще больше располнел, еле помещался в кресле. Они сидели в небольшой комнате, устланной коврами и, видимо, служившей хозяину одновременно и кабинетом, и спальней, о чем свидетельствовали письменный стол в углу и огромная низкая тахта, покрытая, видимо, очень дорогим ковром.
Хозяин, как уже сказано, сидел в старинном, тяжелом, красного дерева кресле, похожем на трон. Гуров расположился на маленьком диванчике, между ними стоял стол, на котором теснились бутылки, в центре громоздилась ваза с фруктами. Сыщик ел горячий лаваш с сыром, пил чай и слушал хозяина, который повествовал о тяжелой жизни грузинского народа и время от времени бросал на гостя внимательный взгляд.
– Какая забота, Лев Иванович, привела тебя в мой дом? – спросил наконец хозяин.
– Большая беда, Шалва, – ответил Гуров, давно решая, что можно сказать старому грузинскому авторитету, а о чем лучше промолчать. – У тебя уже внуки?
– Трое. Все джигиты! – с гордостью ответил хозяин. – А ты все холостой?
– Работа, Шалва. Будь она проклята!
– Тяжелую ты дорогу выбрал, Лев Иванович. Я не понимаю тебя.
– Я тоже не понимаю. Может, я не выбирал, мне бог дорогу определил? – ответил Гуров, взял со стола бутылку коньяку, осмотрел, поставил на место.
– Ложись спать, я велю тебе постелить, утром поговорим, – произнес хозяин, в его голосе звучала безнадежность.
– Я ищу человека,
– Ошибаешься, дорогой. Я от всех дел отошел, а когда занимался, сам знаешь, с убийцами связей не имел.
– Ты вчера вечером в казино был, Акима видел. Ты туда к Акиму приходил?
– Он мне долг вернул. Я с Акимом никогда дел не имел. Ты ошибаешься, Аким плохой стал, но ребенка не может убить.
– Уже никого не может. Акима ночью убили.
– Я на его лице смерть видел. – Шалва налил в рюмки коньяк. – Он тоже свою смерть чувствовал, а раньше хороший парень был.
– Неплохой, – поправил Гуров. – Шалва, расскажи подробно, как вы встретились, о чем разговор был.
– Мы вчера два раза встречались. В час дня на Пушкинской, у “Известий”. Я подъехал, он уже стоял, меня увидел, пересел в мою машину.
– В его машине люди были?
– Сзади сидели, кажется, двое, я не рассмотрел. – Шалва помолчал. – Нет, одного видел, он стекло опустил, сигарету бросил. Русский, не старый, но и не мальчик, рука мужчины.
– А почему решил, что русский?
– Светлый, быстро видел, не узнаю. Аким ко мне деньги передал, сказал: “Не хочу должником остаться”.
– Доллары? Много?
– Глупости, двадцать тысяч.
– Как сложены были? – спросил Гуров. – Новые, в пачке или уже ими пользовались?
– Совсем новые, номера подряд шли, случайно посмотрел.
– В упаковке?
– Нет. Одна пачка резинкой перетянута. Он деньги отдал, говорит, вечером в казино подъезжай, разговор короткий имеется. Адрес дал. Я сначала ехать не хотел, потом его лицо вспомнил. Плохое лицо. Приехал. Аким уже в баре сидел, знак подал, не подходи. Я один сел, ко мне девушка подошла. Мы с ней два года назад на одной свадьбе гуляли.
– Как зовут?
– Вика. Волосы, как старое золото, а глаза голубые. Она села, говорит, извини, Шалва, я тихо посижу, не хочу, чтобы мужчины приставали. Она мало говорила, но я так понял, у нее друг был, там работал, теперь ушел. Вика совсем грустная была. Да! – Шалва шлепнул ладонью по лбу. – Вспомнил. Может, тебе и не надо, но Вика на Акима злая. Я ему бутылку коньяку послал, надоело ждать, думал, подойдет. А Вика увидела и сказала, что ему не коньяк, а мышьяк надо дать. Все, Лев Иванович, с Акимом я больше не разговаривал, посидел еще недолго, домой поехал. Мало я тебе дал?
– Дорогой Шалва, много бывает только дерьма, хорошего всегда мало, – ответил Гуров, взглянул на часы, было начало одиннадцатого. – От тебя можно позвонить?
– О чем говоришь? – Шалва протянул трубку, которая лежала рядом на столе.
Гуров набрал новый номер Артема Дурова.
– Дача, говорит дежурный, – ответил тут же Артем.
– Простите, ошибся номером, – сказал Гуров.
– Добрый вечер, говорите.
– Ты не мог бы сейчас подъехать к старому месту работы?
– А надо? Извини, глупость говорю, через сорок минут буду.