Брудершафт с терминатором
Шрифт:
— Да, конечно, — кивнула я и даже взяла ручку, но потом положила ее на стол и попросила:
— Ради бога, объясните, что происходит?
— Ангелина Петровна, одно из правил — не задавать вопросов.
— Но поймите, я же…
— Я вас прекрасно понимаю. Беспокоиться вам не о чем и бояться нечего. Если вы проявите благоразумие, вернетесь домой. Разумеется, при условии, что не будете создавать нам трудностей. Если такое желание у вас все-таки возникнет… Впрочем, я рассчитываю на ваш ум. Предупреждаю сразу, истерики, а также вопросы и все такое прочее приведут к ужесточению условий содержания. Вас просто привяжут к стулу и сунут кляп в рот. Уверяю, провести две недели в таком положении весьма неприятно. Будьте сдержанны и терпеливы, и тогда все у нас с вами будет хорошо.
— Это как-то связано с моим мужем? — не удержалась я. — Я имею в виду… вы намерены получить
— Позвонить нельзя. Если потребуется, мы сами вас попросим об этом. Напоминаю: вопросы вы не задаете, и это последний раз, когда мне приходится повторяться. Вы все поняли?
— Я ничего не поняла, — ответила я не очень любезно, — но раз объяснять вы не собираетесь…
— Вот именно. Теперь я прошу вас пройти в соседнюю комнату, где вы и будете содержаться.
Меня покоробило от его слов, однако я поднялась и прошла вслед за ним в комнату по соседству. Она была чуть больше, под потолком горела лампочка, на стене возле двери еще одна. Лавка, на полу два матраса, подушки и одеяла, стопка постельного белья. Ни мебели, ни каких бы то ни было других предметов.
— Лаконично, — пробормотала я.
— Что? — поднял брови сопровождавший меня мужчина. — А… я так полагаю, вы шутите.
— Пытаюсь.
— Рад, что встретил человека с чувством юмора. Что ж, располагайтесь. Вот здесь душевая, справа туалет. При посещении данных мест тоже устанавливаются правила. В туалет ребенка будет сопровождать охранник, вас на это время запрут в комнате. Если вы, к примеру, пойдете в душ, в комнате запрут ребенка. Все это я объясняю для того, чтобы вы поняли: удрать отсюда затруднительно. Ребенок вымыться сам не сможет, вам придется сопровождать его, следовательно, дверь в душ должна быть открыта, чтобы вы обе находились у охраны на глазах. Попробуйте нарушить правила и… Впрочем, об этом я уже говорил. Итак, составляйте список. — Он взглянул на часы. — Поторопитесь, времени у меня немного.
Не помню как, но список я составила, уложившись в пятнадцать пунктов. Мужчина пробежал его взглядом и усмехнулся.
— Думаю, все необходимое вы получите. — Он повернулся ко мне спиной и не торопясь покинул комнату, вызвав у меня нечто похожее на сожаление: я не теряла надежды хоть что-то узнать.
Дверь в комнату осталась открытой настежь, через минуту в соседней комнате появился парень, которого я видела в машине, он подтащил кресло к самому порогу, сел и уставился на нас с Сашкой.
— Это что, тоже правило? — испуганно пробормотала я. Он не ответил, но и так стало ясно: вряд ли он уберется отсюда.
Мы с дочкой устроились на лавке и обнялись.
— Мама, — прошептала Саша, — почему дядя здесь сидит?
— Он нас охраняет, — ответила я первое, что пришло в голову.
— От зверей?
— Почему от зверей?
— Здесь же лес.
— Ах да, конечно. От зверей.
— Здесь есть волки?
— Не думаю. Волки в наших лесах редкость.
— А крокодилы?
— Ты же знаешь, крокодилы живут в Африке.
— Конечно, я знаю, — вздохнула Сашка и спросила жалобно:
— Мамочка, а нам обязательно здесь сидеть?
— Видишь ли… — начала я, но она перебила:
— Мы поедем домой?
— Конечно. Но не сегодня. Ты же слышала, что дядя сказал, нам придется здесь немного пожить.
— А папа?
— У папы много дел. Давай я тебе расскажу сказку.
Я рассказывала ей сказки до тех пор, пока она понемногу не успокоилась и не перестала коситься на парня в кресле. Впрочем, я сидела к нему спиной, стараясь загородить его от Сашки. Обняв меня, она начала дремать, и я перенесла ее на матрас, застелила постель и уложила ребенка спать, а потом и сама легла рядом. Парень поднялся, чем здорово напугал меня, но оказалось, что он просто выключил верхний свет, теперь в комнате горела только лампочка над дверью. Ужином нас не накормили, да я о нем и не вспомнила. Саша дважды за вечер просилась в туалет, и парень отводил ее, каждый раз запирая дверь комнаты на ключ, а я не могла дождаться, когда вновь увижу своего ребенка. Меры предосторожности они приняли суровые, это приходилось признать. Я лежала спиной к охраннику и кусала губы, прислушиваясь к дыханию дочери. Поворачиваться было страшно, чужой взгляд жег затылок, а свет раздражал. Где-то я читала, что в тюрьме спят со светом. Что ж, здесь самая настоящая тюрьма. Кто эти люди, точнее, кем они могут быть? Разговаривающий со мной мужчина на бандита совершенно не похож, и речь у него специфическая… чиновничья, что ли… Какая глупость, чиновники людей не похищают. Конечно, это бандиты. Им нужен выкуп. Анатолию уже звонили?
Утро ничем не отличалось от вечера, то есть установить, какое на дворе время суток, было невозможно, ставни по-прежнему были плотно закрыты. Я взглянула на часы, они показывали девять. Саша спала, я зажмурилась, не надеясь больше уснуть. Рядом хлопнула дверь, послышались шаги, а потом и мужской голос. Я боялась повернуться и посмотреть, что происходит.
— Как дела? — спросил мужчина.
— Работенка не пыльная, но уж больно нудная, — ответил ему наш ночной страж. — Баба ведет себя тихо, девчонка смирная. Ты им барахло привез?
— Да, вот здесь, в сумке.
— А что со жратвой?
— И жратву привез. Иди поешь.
— Нет уж, потерплю до дома. Мне это сидение уже в печенках.
Они простились, вновь шаги и скрип двери. Кто-то прошелся по соседней комнате, затем все стихло, а вскоре проснулась Саша.
— Мама, я домой хочу, — прошептала она, лишь только открыла глаза.
— Придется потерпеть, солнышко, — улыбнулась я. — Очень тебя прошу.
— Ты плачешь? — Нет.
— Ты говоришь не правду. Ты плачешь. А еще говорила, что плакать не умеешь. Что-то плохое случилось? Что-то очень плохое?
— Да, солнышко. Но если мы будем правильно себя вести, все плохое непременно кончится.
— И мы поедем к папе?
— Конечно.
— Я буду хорошо себя вести, — заверила Сашка.
Охранников было трое, они менялись каждые восемь часов. В первую ночь дежурил Слава, я слышала, как его назвал так сменивший его парень. Этот Слава производил впечатление умственно отсталого. Лицо круглое, невыразительное, в глазах пустота, на губах глуповатая улыбка, чему он улыбается, понять невозможно. За мной он наблюдал старательно, но в общем-то равнодушно. Я пыталась не обращать на него внимания, и мне это почти удавалось.
Второй охранник по-настоящему меня пугал, хотя объяснить причину своего страха я затруднялась. От него я не услышала ни слова, если мне требовалось в туалет, он молча кивал и провожал меня, можно было подумать, что он немой, потому что и с остальными охранниками он не разговаривал. По крайней мере я этого не слышала. Когда я исподтишка наблюдала за ним, казалось, он вроде бы не обращает на меня внимания, но стоило мне повернуться спиной, и его взгляд тут же начинал сверлить мне затылок. Было в нем что-то настораживающее, во взгляде, в походке, в самой фигуре, в том, как он сидел, развалясь в кресле, лениво двигал челюстями с любимой жвачкой. Такому убить человека, должно быть, не в диковинку… Я ничего о нем не знала, но была уверена — он убийца. Лет тридцати пяти, может, меньше, высокий, плечистый, на первый взгляд неповоротливый увалень, но только на первый, понаблюдав за ним некоторое время, становилось ясно, впечатление это обманчиво, повадками он напоминал кобру: пугающее спокойствие — и вдруг молниеносный бросок. Его способность сидеть часами, практически не двигаясь, приводила меня в ужас, было в этом что-то звериное. Он закидывал ногу на ногу, устремлял взгляд в пространство и монотонно двигал челюстью, свесив руки с подлокотников кресла. Широкая ладонь с короткими пальцами тоже рождала ассоциации с животным, впечатление усиливали рыжеватые волосы, покрывавшие руки, точно шерсть лапу зверя. Лицо беспокоило некой не правильностью, оно было явно асимметричным, верхняя губа вздернута, точно он презрительно усмехался. На второй день, когда он провожал меня в туалет, я поняла, в чем дело: с левой стороны, ближе к уху, лицо его было изуродовано шрамами, которые успели затянуться, скорее всего след старого ожога. Я боялась оставить с ним Сашку даже на минуту и с ума сходила от беспокойства, когда он провожал ее в туалет. Казалось, в нем начисто отсутствовали нормальные человеческие эмоции, и это было страшнее всего.