Брусилов
Шрифт:
«Ну что же, подождем, над нами не каплет...» И внезапно — из генеральской груди глубокий и тяжкий вздох. Кулак выпускает бороду, глаза открываются — в них кроткая ясность.
— Тяжкую вы мне задачу задали, Иван Федорович, — произносит Николай Иудович подавленно. — Понимаю вас и всей душой сочувствую вашему требованию. Война — великая страда народная. Нужно говорить со всею правдивостью. А как ее скажешь — правду-то? По силам ли это нам, грешным? Откроюсь вам как на духу, милейший Иван Федорович!
Иванов опустил руки на подлокотники, вытянул шею, борода лопатой встала торчком — на уровень лица Манусевича.
— Не по силам! Нет! Суждено нам по долгу службы своей и во благо ратного
Иванов откинулся на спинку кресла, призакрыл глаза, открыл снова и устремил их на огонь лампад.
— Не разверзается перед смертным завеса будущего. Темно, Иван Федорович! К победе призываем, победу готовим, победе верим, а сокровенного ее блага для России провидеть не можем. Оттого — смятение духа...
«Ну нет, хватит! — думает Манусевич.— Пора отдавать письмо», — и, выждав приличествующую случаю паузу, легонько вскрикивает:
— Ах, Бог мой! Какая рассеянность! Совсем выпало из памяти! А у меня к вам поручение. Просили передать в собственные руки. Отправитель мне неизвестен, но особа, доверившая письмо, просила меня отнестись к нему особенно бережно...
Медленно на ладони Иван Федорович протянул генералу конверт. Иванов принял его также очень осторожно, точно боясь уронить, прочитал адрес, помедлил, взглянул на Манусевича.
— Уж вы мне разрешите, старику... Давно вестей не имел, любопытствую прочесть...
— Помилуйте! Ради Бога!
Манусевич отвернулся, оглядел комнату, настороженно прислушиваясь к хрусту конверта. Взгляд его упал на походную койку главнокомандующего. Жесткая раскладушка покрыта была великолепным стеганым, голубого шелка одеялом.
— Подарочек! — раздался прочувствованный голос Николая Иудовича.
Иван Федорович повернул голову.
— Изволили любоваться одеяльцем? — продолжал Иванов, все более умиляясь. — От ее величества матушки, нашей государыни... Взыскан ее милостями. Не оставляют, не оставляют меня без внимания... Прямо даже и не знаю, за что такое... Видит Бог, не заслужил... Никакими талантами особыми не взыскан, ан милостивая рука благословит! Ничего, мол, старик, крепись! — Иванов тихонько и счастливо рассмеялся,— Конечно, нам далеко, скажем, до его высокопревосходительства Рузского Николая Васильевича или мудрейшего нашего Алексея Николаевича Куропаткина... (26) но тоже кое-что и мне удается... тут уж чего скромничать! Поколачиваем супостата, как умеем! В отношении побед не в последнем ряду, даже вот говорят – в первом...
Иванов утер клетчатым платком увлажнившиеся глаза, положил на стол перед Манусевичем развернутое письмо Вырубовой, не предлагая его прочесть, но с явным расчетом на то, что его все-таки прочтут.
Манусевич не замедлил это сделать. В письме, однако, ничего примечательного и тайного не было: привет и пожелания от царицы, поздравления с победами дорогого крестного от наследника, восторженные удивления самой Вырубовой перед мужеством «святых воинов». «На вас обращены все взоры, вы среди наших генералов — первый, так отзывается о вас наш Друг».
— Да, взыскан, взыскан,— повторил Иванов молитвенно.
— Не знаю, смею ли,— перебил его Манусевич шепотком, как бы стесняясь и не вполне уверенно,— но меня просил еще один человек передать вам свое благословение...
— А кто же такой?
— Искренний ваш почитатель, Григорий Ефимович...
— А... а...— Иванов не повел и бровью.— Благодарствую... хотя не имею чести лично быть
И с внезапным воодушевлением, точно в чем-то уверившись:
— Великий разброд идет! Злоречие, злопыхательство, подозрение! Шатание устоев! Мало бед от врага приняли, так нет! — свои в спину норовят ударить! Честных, преданных людей порочат — и кто же? Ближайшие помощники! Ну как тут быть простому солдату? Ума не приложу! Нынче сбираюсь на большое дело. Все точно расчел, обдумал. Решил обратно на Стубель, на старые позиции. Спрятаться в лесу восточнее Колков... Понимаете? Только немцы вытянутся по дороге из Колков на Клевань, а их мы по флангу и всем фронтом в наступление. Военная хитрость! Это я, конечно, к примеру говорю... А вы, скажем, возьмете да об этом напишете... Что будет? Катастрофа! Напрасное пролитие крови! Не в обиду вам — сколько таких вестников по нашим газетам, по министерствам, по гостиным ходит! Вот потому и лукавим. Как быть иначе?
Иванов опять потянул себя за бороду, огорченно покрутил головой.
— Победы тоже на худое могут обернуться. Иной раз отступить, уступить — себе же в прибыль. Особенно когда в тылу шатание, забастовки... И знаете, я имею сомнение...
Николай Иудович наклонился к самому лицу Манусевича, борода его щекотала подбородок Ивана Федоровича.
— Имею сомнение насчет того: не вражеские ли тут происки? Не германские ли тут денежки звякают?.. Ась?
Взгляд в упор, острый, медвежий.
Манусевич выдерживает этот взгляд, говорит с нескрываемым цинизмом:
— Ничего, Николай Иудович, не страшно! Наша копейка тоже не щербата!
Начальник штаба Саввич, обычно во всем согласный с командующим, нынче тоже стал перечить. В нем появилось какое-то подозрительное упрямство. Иванов поглядывал на него, насупясь, медведем, сопел, крутил носом, отмалчивался, но с дороги не сворачивал.
— Простите мне, Николай Иудович,— говорил Саввич с обычной своей учтивостью,— на этот раз доводы командарма-восемь мне кажутся основательными. По сведениям, добытым воздушной разведкой, значительные силы германцев двигаются с северо-востока на Колки, в общем примерно около двух пехотных дивизий. Не подлежит сомнению, что противник направил эти силы с таким расчетом, чтобы выйти на правый фланг восьмой армии и отбросить ее обратно на восток... Генералу Брусилову не оставалось ничего другого, как предупредить маневр германцев. Он, согласно его донесению, двинул к Колкам обе дивизии тридцатого корпуса, усилив их четвертой стрелковой и седьмой кавалерийской... В его распоряжении в качестве резерва оставлена одна дивизия, Она расположена в районе Клевань — Олыко. Такое распределение сил командарм-восемь считает достаточно крепким и вполне обеспечивающим от неприятельских сюрпризов... Я вполне разделяю его точку зрения.
Иванов фыркнул в бороду. Саввич продолжал настойчиво:
— Получив нашу шифровку с приказом правому его флангу отойти от Луцка обратно на Стубель, с таким расчетом, чтобы к утру быть опять на старых позициях... и так далее... Алексей Алексеевич ответил, что приказ выполнит, но считает долгом предупредить: на всю процедуру доведения нашей директивы до начальников частей потребуется не меньше десяти — двенадцати часов.
— Можете не повторять — знаю,— перебил главкоюз.
— Осмелюсь повторить, ваше высокопревосходительство, — не подымая голоса, но с еще большей корректностью продолжал Саввич,— только потому, чтобы яснее были мотивы моего согласия с доводами командарма-восемь. Такая спешка с коренной перегруппировкой сил, выдвигающей перед нами новые задачи, на мой взгляд, неминуемо вызовет суету и беспорядок во время операции и большое неудовольствие в войсках...