Бруски. Том 1
Шрифт:
– Не пара, а тройка, – поправил Давыдку Степан, – про гусенка-то ты и забыл. – Он потянул к себе Аннушку. – Вишь, гусенок какой, – и легонько похлопал Аннушку по животу, засмеялся, обращаясь к Николаю Пырякину: – Николай, полыхай на Буренке за трактором.
– Нет уж, отполыхались.
– Ты что нонче какой?
– О тебе речь была, – не отвечая Степану, обратился Николай к Яшке.
Аннушка схватила большую ложку.
– Ишь ты какая, – Степан надул губы. – Ты, слышь-ка, Анка, не работаешь, а большую
– Ваня! Эй-й! Айда! Уха готова! – позвал Николай, снимая с костра ведерко.
Прямо через поле попер трактор, круто завернул и стал у костра.
– Ну, отдыхай, – кинул трактору Иван Штыркин и, присаживаясь к вареву, добавил: – Ну, и я малость наловчился. А благодать какая пахать на нем.
Люди у костра хлебали уху. Говорили про работу. Скоро к трактору нужно будет пристегнуть молотилку и пройтись по широковским гумнам. Говорили еще про своих баб. Такой разговор вызвала своим видом Стешка: она ела, наклонясь, посматривая на Яшку, молча разговаривала с ним – и этот говор подметили артельщики и говорили про своих баб. Бабы поправились – не пилят теперь, не ругаются, а Катя, жена Николая Пырякина, помолодела – плечи у нее уже не торчат чекушками, и на лице улыбка.
– Смотри, Николай, как бы Катерина молодца себе не подцепила: ты против нее прямо-таки старик, – сказал Степан.
И еще намекали Николаю, как бы Катя в самом деле не родила.
– За тобой, Яков, – прерывая всех, проговорил Давыдка, кладя ложку на стол, – за тобой свадьба: ишь девку взял первосортную на селе, а втихомолку.
– Вот уберемся, – буркнул Степан.
– Сыграем свадьбу, дядь Давыд, – согласился Яшка. – Да и вообще… к вам мы нонча со Стешкой решили переправиться. Примете?
– Это надо подумать. Порассуждать, – и Давыдка отвернулся, скрывая улыбку. – Я о свадьбе, а он – в артель.
– Да-а… надо подумать об этом, – поддержал Давыдку Степан, намеренно насупившись.
– Ну, их, – встрепенулся Николай. – Сейчас только говорили: Якова бы в артель заманить.
– Ну, вот, весь секрет сразу и выдал. Эх, Коля, Коля! Свадьба-то свадьбой. Да, вон, палит как, – добавил Степан. – У нас хлеб еще, пожалуй, выдержит, новь подняли. А у мужиков – горит все.
По полям разбросались широковцы, ковыряют землю плужками и сохами. Пена падает с лошадей хлопьями, а на стеках пыль ложится бороздками. Ходят за лошадьми широковцы, бороды воткнув в знойное, синее небо:
– Дождя надо.
– Без дождя вон как оно сохнет, – бормочет Чижик, шлепая по борозде лаптями.
У опушки на Сивке Плакущева пашет Митька Спирин. Свистит кнутом, на Чижика посматривает: курить охота, а табаку нет.
– Дядь Савёл, нет ли махры? – кричит он.
– Чего? Махры? – Чижик остановился, пощупал кисет с табаком в кармане. – Нету. Вся, пес ее возьми-то, –
Звено девятое
1
Никита Гурьянов несколько раз обошел поля и с каждым разом все больше горбился, сох. Вот и сегодня – еле ноги дотащил, у своего двора остановился, мутными глазами на поля глянул. По полям, будто в прятушки играют, бегают, крутятся в скачке пыльные столбы.
– Беготня какая-то, – Никита зашевелил губами, похожими на ломти сухой тыквы, – и чего только бегают? Э-э-эх, – тяжело, с хрустом в груди вздохнул он. – Опять, видно, на лебеду доведется?!
– На лебеду бы ничего, – подымаясь с реки и опуская у ног лыки, забормотал Митька Спирин. – А вот как на мякину, тогда непременно умирать, – и рассмеялся звонко, по-птичьи. – А Огнев баил, в газетине пишут, к покрову аль ближе дождь хлынет.
– К покрову – сгорим.
– А может, и перепадет?
– Нет уж, раз оно с весны зажелезняло, хорошего тут не жди… Во-он, гляди, палит как.
Две бороды, – одна жиденькая, сивенькая – Митьки Спирина, другая рыжая, лопаткой, с проседью – Никиты Гурьянова, – уставились в знойное небо.
– А я то думаю, Никита Семеныч, – нарушил знойную тишину Митька, – ямина наша заколдована есть. Гляди, как тучка появится, будто кто отметет ее на обе стороны: расколется и ну в разные края полыхать… Колдовство тут какое-то.
– Может, и это… А я то – горы вон виной всему. Гляди, три дня назад у Никольских проливной был, а у нас сухмень… А всего-то ведь десять верст… Отчего? Горы виной… Примечай, как тучка до нас дойдет, ударится о Балбашиху аль о Шихан-гору – и марш в разные стороны… Срыть бы их, – добавил Никита чуть спустя. – Выйти всем селом и срыть… Аль прогалы устроить – дорогу… И тут Никита вспомнил, что все это когда-то говорил Артамон – дедушка Кирилла Ждаркина.
На горы смотрит Митька. Они лесистые, копытом окружили широковские поля, и кажется Митьке – появились прогалы на горах, по прогалам тучки понеслись, будто из банной трубы смоляной дым. Ворвались тучки, дождь хлестнул ведром. Зазеленели поля, земля вкусно зачавкала, мужики повеселели.
– Да-а, – промычал он. – Только председателю нашему не до того: с бабой у него возня. Слыхал – намеднись хлобыстнул, бают, ее наотмашь, а сам к Ульке, Пашкиной бабе, полез… Вот к чему у него…
Где-то на конце улицы монотонно плакал ребенок, орали ребята под горой на пруду, звонко стучал молотком о наковальню кузнец.
– Бают, и у Никольских сухмень, – Митька почесал руку. – А вот в Ермоловке пролил…
– Срыть бы их, – тихо проговорил Никита и повел ухом на крик из улицы.