Брюсов и Петровская: психология отношений
Шрифт:
Просто не хотела, может быть? Тогда замуж зачем шла – ответила бы отказом, и всё…
Именно эти вопросы слышны в мемуарах, и в гламурных сочинениях, а порой даже в литературных исследованиях. Хотя составить цельное представление о человеке, который не вел дневников и ни с кем житейскими подробностями не делился, можно лишь в результате сложения большого числа деталей, часто разрозненных и противоположных.
Такую попытку мы с вами сейчас и делаем…
«Я думаю о любви… Всегда о любви» – в этих
Но нам совершенно ясно, что перед замужеством двадцатилетняя Петровская остро ощущала свою недолюбленность.
Не исключено, что если бы выйдя за Сергея Алексеевича, она сразу почувствовала в нем надежный оплот и защиту, особенно перед его близкими, то не искала бы позднее «эстетических несовпадений» с семьей Соколовых.
Вывод такой мы делаем не на пустом месте. Из ранних ее писем Брюсову совершенно ясно (вы это увидите), что желания ее в ту пору были абсолютно прозаические, попросту женские. Более всего она мечтала о материнстве, о простом семейном счастье.
Мы это докажем, уверяю вас.
Да, нельзя оспорить, что Брюсов с первого взгляда произвел на нее большее впечатление, чем ставший позже супругом Соколов.
«Однажды, еще до нашего знакомства в доме друга В.Брюсова— Ланга-Миропольского, я долго смотрела на портрет двадцатилетнего Брюсова. Пламенные глаза в углевых чертах ресниц, резкая горизонтальная морщина на переносье, высокий взлет мефистофельски сросшихся бровей, надменно сжатые, детские, нежные губы. Власть и обреченность на суровый жизненный подвиг…».
Согласитесь, подобное описание женщиной внешности мужчины о многом говорит.
Но и столь яркое впечатление могло бы просто осесть на непроницаемом дне подсознания и остаться в прошлом навсегда.
А коли бы и всплыло, то всё равно женская природа помогла бы ей с этим управиться. Но произойти такое могло лишь в случае, когда бы муж сумел возместить ей нехватку душевного тепла, возможно, копившуюся детства…
Несомненно, Брюсов обладал немалой харизмой. Воздействие его было незаметным и часто принималось окружающими добровольно – некоторые даже не сознавали, когда оказывались в зоне магнетического влияния поэта и мыслителя.
Прозаик и публицист Владимир Станюкович учился с Брюсовым в гимназии. «Не помню, был ли он со мною в первом классе. Только теперь его худая, сутулая фигурка в серой, мешком сидящей блузе и в серых штанах, возникла передо мною, и мы быстро сдружились».
Несколько слов о самом Станюковиче. Это не тот, с детства знакомый нам, автор морских рассказов, а просто его однофамилец. Но тоже очень даровитый писатель.
Главный его труд – документальная книга о русско-японской войне 1905 года. Владимир Константинович назвал её скромно: «Пережитое. Воспоминания зрителя войны». Однако «зрителем» на той войне он вовсе не был. Честно исполняя свой долг, служил начальником
И этот прямой, сильный по натуре человек, будучи еще десятилетним гимназистом, послушно втягивается в орбиту магнетической личности тогдашнего ровесника своего Брюсова.
«Как-то зашла речь о мироздании, и он последовательно, в течение нескольких дней рассказывал мне теории Канта – Лапласа и Дарвина… Мне, воспитанному матерью в духе правовернейшего православия; мне, чувствовавшему надо всем миром и над собой простертую длань «вседержителя»; мне – такому одинокому, забытому, ищущему опоры, мне – признать, что нет бога?! Я спорил, я защищал своего бога от этих холодных выкладок науки, но логика этого черноглазого скуластого мальчика была сокрушительно сильна. Он горячился, – быть может, и в его детской душе жил ужас, что нет огромного теплого бога. Тише и нерешительней были мои возражения…
И вот свершилось! Скатилась великолепная порфира; рухнул гигант, рассыпался пеплом».
Вы понимаете, что произошло?! «Рассыпался пеплом гигант»! Причем, на долгие-долгие годы – ведь Станюкович потом примет большевистскую идеологию и останется верен ей до конца…
Что касается самого Брюсова – он в дальнейшем в полной мере поплатится за воинственный атеизм.
Но согласитесь со мной – одного этого свидетельства достаточно, чтобы представить, с каким человеческим материалом, с каким явлением столкнулась молодая неискушенная женщина. Почему она столь глубоко и серьёзно увлеклась Валерием Брюсовым…
Вперед, мечта, мой верный вол,
Неволей, если не охотой
Я близ тебя, мой кнут тяжел,
Я сам тружусь, и ты работай!
Эти строки также за себя говорят. С подобной вольностью прежде никогда о мечте не писали. А написано было еще в юности…
Сергей Шервинский, переводчик и поэт, в одной из своих статей охватил всю творческую биографию Брюсова, начиная с отрочества. Вот характеристики, мелькающие в тексте: «пытливость ума», «мощность любознательности», «трудолюбие». Наконец, «дух конквистадорства, с которым он научился завоевывать знания область за областью».
И ещё эта холодная дерзость: Брюсов отвергает Творца, и с несокрушимой логикой проповедует свое, рано сложившееся, мировоззрение…
Отличался он ещё одним качеством. Речь об аккуратности, системности, и некоей «математической размеренности», пользуясь характеристикой нашей героини. Представительницы прекрасного пола в полной мере отдают должное подобному свойству, когда оно присутствует в мужчине. Женщины перед такими обычно робеют…
И вот вам на это готовая иллюстрация. Через двадцать лет, будучи в эмиграции, в пугающей всех нищете, Нина Ивановна так опишет обстановку, окружавшую её в годы после замужества: «Помню нашу квартиру на Знаменке, в Москве, словно нарочито несуразную, ничем не одухотворенную, бесстильную, с башнеобразными комнатами-тупиками. Диваны, кресла, столы, «модерн» дурного вкуса, купленные без любви к вещам»…