Бубновые тузы
Шрифт:
Мачеха в ответ только махнула рукой, не желая спорить дальше и снова перекрестилась, что-то шепча себе под нос.
Лейтенант с кривой улыбкой подхватил запотевшую от ледяного ерофеича стопку, услужливо поданную Прошкой и выпил её одним глотком. Пряный напиток волной прокатился по внутренностям, на мгновение заставив забыть и о морозе за окнами, и о том, что до Симбирска ехать ещё самое меньшее, часа четыре, а то и пять. Разогретая на печной плите кулебяка 43 уже курилась ароматным мясным и грибным парком, и Митя, подтянув к себе ближе тарелку, запустил в глубину пирога нож –
43
Кулебяка – пирог с несколькими слоями начинки.
– И всё-таки ты слишком много внимания уделяешь службе, мон шер, – упрямо повторила мачеха, тоже принимая от лакея куверт со сбитнем. – Так нельзя, нужно подумать и о себе, о своей жизни.
Лейтенант на мгновение даже зубы сжал, но опять сдержался, только кивнул Прошке, и стопка под требовательным Митиным взглядом (и под неодобрительным взглядом мачехи) наполнилась прозрачно-зеленоватым напитком до краёв.
3. Симбирск, 4 января 1826 года
В морозной вечерней дымке впереди показалась застава – полосатый шлагбаум и будка около него. Из неё неторопливо и неповоротливо вылез инвалид с ружьём на плече – оно смотрелось особенно смешно в сравнении с хозяином, широченным в нагольном тулупе до пят – словно копна с прислонёнными вилами.
– Кого бог несёт? – крикнул он надтреснутым от мороза (наверняка и от водки тоже – как и удержаться на таком холоде?) голосом, положив руку на верёвку шлагбаума. – С подорожной или как?
– Господа Завалишины ехать изволят, – сипловато, но громко отозвался кучер с козел кибитки лейтенанта. – В гости к родственникам!
К удивлению Завалишина, инвалид немедленно потянул за верёвку, и шлагбаум стремительно взмыл вверх – словно и не надо было стражу ничего записать о проезжающих, проверить их виды 44 …
44
Вид – паспорт, удостоверение личности.
Кибитка не снижая скорости промчалась мимо шлагбаума (Митя успел отметить про себя боковым зрением, как инвалид, вытянувшись отдаёт честь, и снова чуть удивился. Сильно удивиться у него времени уже не было – из-за полосатой будки метнулась вдруг худая, чуть сутулая фигура (плотная суконная фуражка с высокой тульей, серая длиннополая офицерская шинель), рывком вспрыгнула на подножку кибитки – белая перчатка плотно ухватилась за толстый прут каркаса, вторая рука беспомощно повисла в воздухе, пытаясь за что-нибудь ухватиться. Ещё миг – и человек завалится назад, упадёт в лучшем случае в сугроб, а в худшем – под копыта и полозья несущегося следом за кибиткой дормеза. Но лейтенант успел – ухватился за широкий обшлаг шинели, рванул на себя – и человек упал рядом с ним на обшитое толстой бычьей кожей сиденье. Весело отфыркнувшись от попавшего на лицо снега, он сбил тыльной стороной ладони фуражку на затылок и, оборотив к Завалишину красное от мороза и ветра лицо, широко улыбнулся.
– Вася?! – удивлённо воскликнул лейтенант, обнимая друга за плечи.
Василий Ивашев, племянник мачехи и жених старшей
– А я так просто знал, что именно мне повезёт тебя встретить, Митя…
Лейтенант на пару мгновений высоко вздёрнул брови, обдумывая услышанное, и, наконец, недоумённо пробормотал:
– Что значит – именно тебе повезёт? Меня караулит, что ли кто-то?
– Да не кто-то, – фыркнул ротмистр, откидываясь спиной на набитую конским волосом кожаную подушку сиденья и натягивая на колени медвежью шкуру. И многозначительно добавил. – Не кто-то, а много кто…
Завалишин глянул, сузив глаза – понял.
– Ты понял, – удовлетворённо бросил Василий. они были на «ты» давно, с детства, по праву родства – мачеха Завалишина и мать Ивашева – двоюродные сёстры, кузины, если по-европейски, из обширного семейства графов Толстых. Надежда Львовна Завалишина – дочь действительного статского советника, а Вера Александровна Ивашева – дочь самарского губернатора, дочери родных братьев. – Фельдъегерь по твою душу приехал ещё вчера, в гостинице тебя ждёт – и в имении у вас успел побывать, и тебя опередил.
Лейтенант невольно прикусил губу, досадуя на себя самого – кабы не его упрямство да желание непременно ехать окольными путями, чёрта с два бы его опередил этот фельдъегерь.
– Что за человек? – отрывисто спросил он, щурясь от летящего в лицо снега. – Приказ об аресте предъявил?
– Предъявил, предъявил, – словоохотливо подтвердил ротмистр. – А что за человек… драгунский штабс-ротмистр в прошлом, сейчас – жандарм, из Петербурга… вот мы и решили сегодня с утра у всех застав караулить, чтоб тебя предупредить. Мне свезло.
– А остальные? Так и стоят, небось, на морозе?
– Я денщика к ним отправил сразу же, как понял, что это вы. Обежит заставы, скажет, что ты приехал.
– Хитро, – усмехнулся Завалишин похолоделыми от мороза и недоброго предчувствия губами. – А чего это инвалид меня без расспроса пропустил?
– А рубль на водку от меня получил, – всё так же весело ответил Ивашев. – Вот и согласился не задерживать.
Лейтенант покосился на мачехиного племянника с лёгким неодобрением – Василий, хоть и был на семь лет старше, а при каждой встрече поражал Завалишина своей неуместной весёлостью, порой граничащей с легкомыслием.
В камине, время от времени гулко потрескивая, пылали толстые дрова, метались ярко-рыжие языки пламени, тёмно-багрово рдели уголья, а на них корчились, рассыпаясь чёрно-багровыми лохмотьями догорающие бумаги. На столе громоздилось несколько початых бутылок, недопитые бокалы с рубиновым вином, в стопках прозрачно-слёзно и тёмно-зелёным, почти болотным цветом стыли водка и ерофеич, исходила паром на серебряном блюде слоёная кулебяка с вязигой, яйцами и грибами, плавали капли янтарного жира в стерляжьей ухе, высился посреди стола румяный жареный поросёнок.
Всем было не до еды.
– Да вы с ума посходили все! – воскликнул Пётр Никифорович Ивашев, отставной генерал-майор пятидесяти восьми лет. – На государя покуситься?!
– Оставьте, батюшка, – поморщился Василий, хотя по нему было видно, что он не в своей тарелке – никто из родни до сих пор не знал об его и Дмитрия принадлежности к тайным обществам, зато про то, что полыхнуло в Петербурге, знали уже все. Но договорить он не успел – генерал гневно стукнул кулаком по столу, почти тут же совершенно автоматически поправил чёрные, чуть побитые проседью бакенбарды – многолетняя привычка.