Буча. Синдром Корсакова (сборник)
Шрифт:
– Полсотни первый, зайди еще раз. Замечено движение… уходят к лесу… азимут сорок, дальность тыща… две группы…
– Там раненые тяжелые. Каждая минута дорога. Пока «вертушки» загрузятся, да зайдут по новой, – продолжал мять сигарету полковник. – Там пацаны мои. Я с ними от Ботлиха иду, – рассыпалась сигарета смокшимся табаком на ботинки полковника.
Они поползли.
Вдоль поля тянулась канава – ложбина неглубокая, но от пуль укрывала. Метров через сто канава уходила правее, здесь и было самое близкое место до подбитой бронемашины.
Голое
Калмык, перевалившись на бок, прижал к груди винтовку. Бронежилеты и разгрузки они скинули, чтобы легче было. Иван поджал колени, напрягся.
– Савва, слышь, метров тридцать. Добежим?
Савва оттер с выпирающих скул земляную кашу, ощерился:
– Я первый, брат, – и рванулся из-за бугра.
Иван за ним.
Они бежали, почти не пригибаясь – что было сил, словно зайцы петляли по снежному полю, сбивая берцами жухлые травяные стебли. Бежал Иван, и ветер бил в лицо. Прилетели пульки. Мимо, снова мимо! Десять метров, пять. Ну, последний рывок!
Рухнули оба под искареженные миной мосты бэтера; запахло жженой резиной, чем-то едким, тошнотворным…
Петлял проселок через поле к селу. На проселке и подорвалась разведка. Хотел водитель быстрее проскочить по ровному. И нарвались. Двое в живых только и остались. Воронье над головами, над полем кружат, кружат. Им что ветер, что грохот кругом. Ниже, все ниже кругами ходят – кормежка на земле. Уже напробовались человечины. Чуют свежее.
Один в изодранном камуфляже был тяжелый совсем. Второй без шлема – глаз подплыл свекольным шишаком: зубами рвет пачки бинтовые, держит голову товарища на своих коленях и крутит, крутит бинты. У самого рука плетью висит. Иван потянулся помочь ему.
– Са-а-ам!.. – горлом навзрыд. Трясет его. Закашлялся: – Кх-хыр, пхух… – ему видать все ребра переломало, дышит, выхрипывает кровавую мокроту. – Акве… Х-ху, тьфу… Акведуки видишь?
– Что?
– Система орошения… арык… бетон… там он, они… двое, – на бред слова похожи. – Костика сбросило, он кричит… Пополз. Нету Костика, – намокают бинты, не успевает мотать одной рукой. – Дыши, Вася, дыши. Вытащат щас, вытащат.
Иван понял: по краю поля пролегала оросительная система – акведуки – бетонные желоба. В них и прятались стрелки.
Вот оно полюшко солдатское – и вдоль, и поперек перед Иваном. Сколько песен пелось про него, стихов слагалось – как ложились солдатские головы и на запад, и на восток, а ложились с незапамятных времен. И будет так до веку. Чем Иван лучше Костика того, или майора доходившего? Тем, что жив пока: кровью не харкает, голову носит на плечах. Да в чем же дело? Только и есть в нем, что рубаха прокисшая, да шкура, прилипшая к костям. Бери, смерть, если такое добро тебе сгодится! Ты уж сегодня натешилась, старая. Потешься еще: погляди, как без нужды, но по собственной воле – так, что должно сделать это солдату – выйдет он в поле и станет умирать.
А Иван уже решился.
Савва – снайпер. А он, кто он – мститель, мытарь.
Но не наобум, а точно все рассчитал Иван, – что это выстрел, десятый,
– Ну что, чурка, сыграем в кошки-мышки?
Савва не скалится, глядит на Ивана: вдруг брови сдвинул, заходил калмыцкими своими скулами, ухо рваное почесал.
– Брат, ты злой, но ты брат. Давай я, да? Я быстрый, ты стрелять будешь…
Не дал Иван договорить Савве. Вдохнул поглубже:
– Работаем.
И выскочил на поле. Приник Савва к прицелу, замер – врос в раскаленное, залитое кровью железо бэтера. Тут проще было и не придумать: Иван вызывает огонь на себя, Савва бьет наверняка. Промахнуться Савве нельзя, тогда конец, точно конец.
С двух стволов забили по Ивану…
Но были то дурные стрелки – пастухи, деревенщина. СВД не игрушка. Не везет пастухам.
Успел Иван домчаться до взгорочка. Савва положил двоих: два выстрела – два трупа.
Нету у Ивана времени на передыхи. Вася-майор, обливается кровью. На минуты его жизнь мерится теперь, на секунды даже.
Савва из-за брони высунулся: отбой, кричит, кранты «духам»!
Расслабуха навалилась. Иван поднял голову и в ответку машет:
– Слышь, чурка, тебе сказали одного, а ты…
В следующее мгновение случилось обычное для всякого сражения: тот колокол, который гудел две войны в Бучиной голове, который не давал ему спать, который будил его, как не разбудят взрывы и выстрелы, вдруг с дикой нечеловеческой силой загудел и лопнул внутри под каской. Но еще успел Буча почувствовать, будто бы этой нечеловеческой силой разорвало ему голову на миллионы частей, успел понять, осознать, что вот и он умер – убит, как другие…
Он упал, неестественно откинув голову и выпустив винтовку из рук.
Третьим выстрелом Савва добил раненого стрелка из акведука.
С того конца поля бежали бойцы с носилками. За бойцами пер, не разбирая дороги, запоздалый медицинский бэтер.
Грозный горел от края и до края. Черный дым от полыхающих нефтяных скважин застилал горизонты.
6 февраля 2000 года командующему объединенной группировкой федеральных войск доложили, что сопротивление бандгрупп в Грозном полностью сломлено: освобожден последний дом и над городом поднят российский флаг.
Войска праздновали победу.
В наградных отделах уже готовились представлять за храбрость, мужество и отвагу.
Госпиталь для солдата – это дом отдыха, если не сильно болеешь.
А когда сильно: когда течет из-под тебя, когда из культи трубки торчат и гноится в больных местах, когда температура под сорок и под гипсом чешется нестерпимо, когда плоть молодая требует своего, а ты в туалет на костылях, а товарищ за дверью капельницу держит, тогда это военная тюрьма особого режима с запахом и тараканами.