Будь моим мужем
Шрифт:
– А как у вас? Занятия живописью – это работа или развлечение? – Она смотрела на него поверх края чашки, которую держала у рта.
– Вообще я свободный художник. Я сотрудничаю с галереей Уордлоу, но в последнее время у меня возникли некоторые трудности творческого характера, – сказал Чарльз, позаимствовав у нее свойственное представителям ее нации стремление к преуменьшению. – Живу в пустыне под Санта-Фе. У меня там ранчо.
– Поразительно! Вчера вечером я как раз вернулась из Санта-Фе. Останавливалась в «Гасиенде-Инн».
– Не может быть! – воскликнул
– Должно быть, вам она известна.
– Она частично принадлежит мне.
– Вы владеете частью «Гасиенды-Инн»?
– Да, продал ее когда-то одной компании под названием «Роузвуд» и сам вошел в долю. Вам там понравилось?
Теперь Тэсса намного больше знала о Чарльзе Форде – почетном индейце. Он оказался еще и Чарльзом Фордом – мультимиллионером. Должно быть, он – тот самый владелец богатого ранчо, о котором ей рассказывала Рейчел, когда они принимали грязевые ванны.
– Очень понравилось! Красивое место, прекрасное обслуживание, роскошь, комфорт!
– Когда такое слышишь от вас, то это действительно настоящая похвала.
Итак, уже второй комплимент, сделанный им. Во всяком случае, явный.
– Я была там с дочкой. Вы знали, что в «Гасиенде-Инн» останавливалась Рейчел Ричардсон?
– Тележурналистка? – уточнил Чарльз. – Да, кажется, о ней что-то говорили.
– Мы с ней подружились. Она очень славная.
– Говорят, что в общении с нею нелегко.
– Что ж, возможно, такая черта действительно присутствует в ее характере. К счастью, мне она ее не демонстрировала. Удивляюсь, что ни разу не видела вас на курорте, коль скоро вы живете поблизости.
– Я появляюсь только наездами, когда там почти никого не бывает. Предпочитаю свое ранчо.
– Понятно, – кивнула Тэсса.
– Но судьбе было угодно, чтобы мы все же встретились.
Тэсса сама поражалась своей раскованности, граничащей с беззастенчивостью. Да что же, черт возьми, с ней происходит? Где же чувство вины? Неужели образ Пита начинает тускнеть? Проклятие! Она не желает еще и этой потери. Память о нем – единственное, что у нее осталось.
– Вы замужем? – спросил Чарльз, словно читая ее мысли.
– Мой муж умер. Год назад. – Паузу она выдержала недолго, любопытство взяло верх. – А вы женаты?
– Нет. Я жил с одной женщиной много лет. Потом ее не стало. Мне жаль, что так вышло с вашим мужем. Это ужасно – потерять любимого человека.
– Да, – печально и вместе с тем светло улыбнулась Тэсса. – Мне тоже жаль, что так вышло с вашей… вашей подругой.
– Стало быть, мы в одинаковом положении. Нелегко обоим.
Однако было совершенно очевидно, что им становится легче. Мысль эта напрашивалась сама собой. И от нее было не уйти. Ни Тэссе, ни Чарльзу.
– Что сейчас всего тяжелее для вас? – спросила Тэсса, поставив локти на стол из красного пластика и подпирая руками подбородок.
– Не с кем поделиться своими мыслями. Нет надежного спутника жизни. С тех пор, как она умерла, я не в состоянии писать.
– Это должно быть ужасно.
– Я не осознавал, до какой степени
– Что касается литературного дара выражать свои мысли, то его ваши творческие затруднения явно не коснулись, – улыбнулась Тэсса.
Он улыбнулся ей в ответ.
– А что сейчас тяжелее всего для вас?
– То, что я разорена, – просто сказала она. – И не привычна к такой жизни. Не знаю, что делать, как справляться с таким положением. Муж оставил меня ни с чем, и мне теперь приходится самой думать о будущем дочери.
– А я задавался вопросом, где именно ваши дома в Саутхэмптоне и на Манхэттене, – признался он.
– Не ожидали, что я обитаю в квартирке на Мэдисон-авеню? – помогла она ему выбраться из неловкого положения.
– А я еще хнычу из-за своих творческих проблем. Оказаться вот так, без средств, должно быть, невыносимо. Я бы не знал, как и с чего начинать.
Это было верно лишь отчасти. Если бы Чарльз захотел, то до конца дней своих мог бы прожить в пустыне едва ли не без гроша в кармане. Но ведь это был бы его собственный осознанный выбор, и ему не надо заботиться о ребенке.
Он посмотрел на нее, теперь в его взгляде сквозило уважение. Чарльз не сомневался, что она пробьется в жизни если не в Сотби, то в другом месте и в другом качестве. Ее лицо лучилось жизнерадостной энергией. Он отчетливо представил, как она стоит у стола в его гостиной, непринужденно беседуя с Хосе о серебряной посуде. Или как сидит за письменным столом в своем кабинете, составляя с поваром меню и обсуждая с экономкой, какие цветы должны стоять на столах.
– Думаю, ваши творческие трудности – это не слабость и не каприз.
– Наверное, это может понять лишь художник.
Тэсса почувствовала, что он отгораживается от нее. Интуитивно она поняла, что та женщина, которую он любил и потерял, была именно художницей.
– Как вы думаете, чего бы вам пожелала ваша подруга?
– Счастья? – попытался угадать Чарльз.
– Это то, на что мы все надеемся, не так ли? Только у каждого человека свое представление о счастье. Нисколько не сомневаюсь, что Питу хотелось бы, чтобы я скорбела по нему как можно дольше. Никогда больше не выходила бы замуж. Не влюблялась.
– А быть может, траур и скорбь – это наша дань умершим? Последнее и единственное, что мы в силах для них сделать, – это выполнить их последнее желание.
– Может быть. Может быть, эти творческие проблемы обусловлены вашим состоянием. Возможно, вы чувствуете, что вашей подруге могло бы понравиться это… то, что без нее вы не способны писать. То, что она так много значила для вас. Значит, вы приносите в жертву свой творческий дар и талант на ее погребальный костер, как когда-то юные жены престарелого индийского махараджи делали это с собой на его могиле.