Будь покорной, девочка
Шрифт:
Бергман прилег рядом и сгреб меня в свои объятья, полностью закрыв собой.
— Моя добрая покорная девочка, — проговорил он тихим ласковым голосом. — Я знаю, что ты не спишь. И знаю все, что случилось вчера. Алинка мне все рассказала.
Последние капли самообладания покинули меня, и я наконец позволила себе расплакаться.
— Я люблю тебя, — тихо прошептал он мне на ушко. — И ты никуда от меня не уйдешь.
Боже, как тяжело это сказать! Но я должна!
— Я… не могу… остаться с Вами, — вопреки своим желаниям, я вцепилась в рубашку Бергмана, местами испачканную кровью, и прижалась к нему еще сильнее. —
— Селин, — Арон принялся осыпать поцелуями мое заплаканное лицо. — Знаешь почему ты плачешь? Тебе так же больно принять тот факт, что мы не будем вместе, как и мне. Это невыносимо больно. Ты любишь меня. И принимаешь таким, какой я есть. А я люблю тебя. Только я могу дать тебе все, что тебе будет нужно. И что бы ты сейчас не думала и не говорила — мне все равно. Ты — моя. Вся. Без остатка. Ты знаешь, я могу убедить тебя, могу принудить, но я хочу, чтобы прямо сейчас ты призналась мне честно. Ты хочешь быть со мной? Не думай о будущем и о возможных проблемах. Просто ответь. Ты хочешь быть со мной?
— Нет, — я разрыдалась в голос.
— Отлично, — улыбнулся Бергман. — Тогда у меня будет уже два повода тебя наказать.
— Нет! — жалобно повторила я.
— Что? Три повода? — Арон зарылся носом мне в шею.
— Нет, господин Бергман! — я резко села в кровати, избавившись от его ласк. — Я не могу разрушить Вашу семью. Не могу так поступить с Алиной. И не могу…
— Прежде всего, — Бергман тоже сел и обхватил мое лицо ладонями, — ты не можешь так поступить со мной. Я не смогу без тебя. Только с тобой я чувствую себя настоящим. Я все сделаю для тебя. Если ты боишься осуждения людей мы уедем туда, куда ты захочешь. Ты не разрушишь то, чего у меня никогда не было — семьи. Когда-то я принес себя жертву ради своего лучшего друга — Луизы. Но она никогда не ценила этого. Ей всегда нужен был лишь статус. Но мы жили как чужие люди. Я был худшим отцом для своей дочери. Но только потому, что сам не принимал себя. Я не мог подарить своей дочери искреннюю любовь, потому что сам ее не испытывал. Я метался между своими удовольствиями и долгом перед семьей. Но разве можно быть полноценным человеком и наполнять людей, если ты сам страдаешь от этой пустоты?
— Я виноват перед Алинкой, — продолжал он. — С самого раннего детства она просто была моим отражением. Она не принимала себя и меня. Она разрушала то, чего и так не было. Уничтожала меня и уничтожала саму себя. Я не ищу оправданий. Но сейчас я наконец могу стать для нее отцом. Я смогу достучатся до ее сердца. Теперь она видит, что я чувствую себя счастливым, полноценным. И я не предам ту капельку доверия, что наконец появилась между нами. Алинка знает о моем решении. И она его приняла. Она хочет, чтобы я был счастлив. Так почему же этого не хочешь ты? Ведь сейчас это зависит только от тебя. От одного твоего слова. Взгляда. Ты разом перечеркнешь весь негатив. Ты — такая хрупкая юная девочка, можешь изменить всю мою жизнь. Ты — все для меня. Ты должна остаться со мной. Должна прежде всего самой себе.
Я обхватила Бергмана за запястья, пытаясь успокоиться и больше не плакать. И я понимала, что больше не смогу сказать «нет». Разве я не заслуживаю быть с этим мужчиной?
— Ничего не отвечай, моя девочка, — большими пальцами Арон стирал с щек мои слезы. — Просто посмотри на меня, и я все пойму.
Я
— Да, моя Селина. Моя умничка, — похвалил меня Арон. — Моя самая отзывчивая, самая способная, самая красивая и самая умненькая девочка. Я больше никогда тебя не отпущу. Мне не хочется сейчас говорить на эту тему, но мой развод может затянуться. Но я обещаю, ты станешь моей уже до конца года. Моей Селиной Бергман.
Арон снова уложил меня на кровать и устроился рядом.
— А теперь просто поспи. Я же вижу, ты не спала всю ночь. И не о чем не беспокойся.
И действительно усталость тяжелым молотом обрушилась на меня.
— И не думай, что я спущу тебе наказание за твой побег, — Бергман оставил легкий поцелуй на моих губах. — Что я с тобой сделаю! Но это только через неделю. А сейчас — спи. Я никуда не уйду.
Я слабо улыбнулась его словам.
Неужели он останется моим Хозяином! Боже, как хорошо!
Глава 54
Я заснула на долгие двенадцать часов и проснулась, когда уже за окном было темно. Бергман и правда все это время был возле меня. На его прикроватной тумбочке лежала немытая тарелка, почти пустая бутылка воды, кофейник, кружка и миска с недоеденным салатом. Сам же Бергман сидел у изголовья: помятый, уставший, и работал за ноутбуком.
— Как ты себя чувствуешь? — мужчина ласково погладил меня по волосам. — Хочешь пить? А есть? Сварить тебе кофе?
Я улыбнулась его искренней заботе, и в то же время устыдилась, что так измучила моего Хозяина.
— Простите меня, Господин Бергман, — я печально опустила глаза. — Вы занимайтесь своими делами. Я сама о себе позабочусь.
— Кто-то разучился отвечать на прямые вопросы? — Бергман чуть сузил глаза, включая строгого Хозяина. — Я ведь и при сотрясении найду как тебя наказать.
Я тут же замолчала, но все же поняла по его тону, что он не злится по-настоящему.
— Я хочу все, — несмело улыбнулась я на случай, если злость мужчины все же неподдельная.
— Тогда иди приведи себя в порядок, а я займусь ужином, — заключил он, но все же в конце сменил свой строгий тон. — Но, если почувствуешь себя плохо — сразу позови. В ванной не закрывайся, чтобы я мог тебя услышать.
— Спасибо, господин Бергман, — я поближе подсела к нему и забралась мужчине "под крылышко".
На долю секунды на губах Арона возникла нежная улыбка, но в следующий момент он снова принял свое привычное выражение лица, а затем подхватил меня на руки.
— Видимо, в мое отсутствие ты совсем разучилась слушаться меня, — он сверкнул темными глазами. — Значит, ужинать будешь голая, на полу и с моих рук. Поняла?
— Да, Господин Бергман, — я смиренно опустила глаза.
Пусть будет таким, каким ему хочется. Этот мужчина нравится мне любым!
И так проходил каждый наш вечер в течении недели. Первые два дня Бергман никуда не отлучался из квартиры. Держал предельный уровень заботы и опеки надо мной, но и в то же время поддерживал во мне сладкое томление.
Мой Хозяин не разрешал мне одеваться, не позволял перечить ему в любых, даже абсурдных ситуациях, касающихся моего здоровья, и ни с кем не разрешал общаться.