«Будь проклят Сталинград!» Вермахт в аду
Шрифт:
– Черт! – сказал летчик. – Лучше уж прыгать с парашютом! – Они обсудили возможность прыгать с парашютом. Я, как пассажир, не был рад это слышать, потому что на меня парашюта не было. Я начал беспокоиться. Стоит ли мне лететь на свой страх и риск или проще застрелиться?
Ну, летчики тоже не представляли, как они будут прыгать – потому что раньше они этого ни разу не делали. Может быть, остается шанс безопасно проехаться по обледенелой полосе. Я даже отчасти успокоился. Когда мы садились в Морозовской, мне уже казалось, что все в порядке и меры предосторожности – только перестраховка. «Очистить нижнюю гондолу,
Все левое крыло, включая двигатель, было оторвано, нижняя гондола была смята, а передний стеклянный купол – разбит. Я схватил свои вещи, включая курьерскую сумку с почтой, и вылез. Подлетели пожарная машина и «Скорая помощь», но мы были невредимы, а самолет не загорелся. Как и ожидалось, «Хейнкель» заскользил по льду и потом разломился. На мягком грунте такого бы не произошло. «Снова чертовски повезло», – подумал я, но на этот раз смерть прошла совсем близко.
Собственно, я был удивлен, что события дня не отразились на мне сильнее. Я всего лишь устал и лег спать на столе в комнате, смежной с пунктом управления полетами. Но до того мне предложили еду и много алкоголя – все лучшего качества. Летчики были само гостеприимство. «Когда у нас кончатся припасы, война кончится. С нашими связями жажда и голод нам не грозят…»
В середине ночи меня вырвали из сна. Беспокойство, крики, хлопающие двери, шум моторов: «Морозовскую эвакуируют! Русские на подходе!» Снаружи закипела бешеная активность. Все что можно увязывалось и бросалось в кузова грузовиков. Я подхватил немного деликатесов, включая французский коньяк, и начал расспрашивать о следующем вылете на Сталинград.
– Сталинград? Пошел ты со своим Сталинградом. Отсюда больше никто не полетит. У нас тут и без того хватает беспокойства. Какого черта тебе нужно в Сталинграде? – спросил один офицер.
– И что мне теперь делать?
– Или прыгай в грузовик, или поищи самолет, но самолеты все для летчиков, так что тебе, наверное, не повезет.
Кто-то еще наорал на меня:
– Куда? Все равно куда! Проваливай отсюда – или хочешь устроить русским торжественную встречу?
Я бесцельно бегал туда и сюда, никого не узнавал и не нашел ни одного четкого ответа. Тут в пункте управления полетами доложился еще один пилот.
– У вас не найдется для меня место? – спросил я его, не надеясь на ответ.
– Если не боитесь холода, то я лечу на «клемме», у него открытая кабина.
«Клемм» был маленьким низконесущим монопланом с двумя сиденьями и открытой кабиной – спортивно-тренировочный самолет, – который использовали как курьерский. Мне это годилось. Я подхватил мешок с едой, забрался на сиденье перед летчиком и пристегнулся. Нам нужно было лететь в Ростов, потому что оттуда он и прилетел. В первом свете дня мы взлетели. Только два Хе-11 готовились взлететь следом. Первые русские снаряды стали рваться на периметре летного поля.
«Клемм» летел над степью очень низко, балки и деревушки были почти скрыты снегом. Холод особо не донимал. Я был в зимней форме, и войлочные сапоги пришлись очень кстати. Голове было тепло в меховой шапке с ушами, и я скорчился
Как теперь добраться до Сталинграда? Припасы теперь доставлялись через Сальск. Где находится этот Сальск? Как туда попасть? Антикварный Ю-86 с двигателями, конвертированными с дизельного топлива на бензин, вез в Сальск запчасти и мог забрать и меня. Куда девался Боде? Долетел ли он до Сталинграда? Вернулся ли он на батарею? Стоит ли батарея на старом месте?
В Сальске базировались эскадрильи Ю-52. Большинство еще рассчитывало на «тетушку Ю». Мои путевые документы начали вызывать некоторые сомнения. Меня почти обвинили в том, что я брожу туда-сюда за линией фронта вместо того, чтобы вернуться к своим людям или присоединиться к пожарной части. Только сумка с курьерской почтой придала убедительности моим словам.
Когда я пытался найти место в большой казарме, чтобы согреться, один летчик сообщил мне, что хочет доставить меня в Питомник. Большая группа Ю-52 собиралась после наступления темноты прорваться внутрь кольца окружения. В одном из них, полном бочек с топливом, я нашел сидячее место за прозрачным колпаком, сбоку от места радиста. Я бросил рядом с собой свой мешок с продуктами, в котором была и курьерская сумка. Почта уже давно потеряла всякое отношение к последним новостям. Под нами появился Дон. Мы начали снижение к аэродрому Питомник.
Радист нервничал и указал на небольшую дырку в фюзеляже:
– Двухсантиметровая зенитка, наша… черт… ЧЕРТ!!! – крикнул он пилоту. – Один такой в бочку с топливом, и мы зажаримся! – ответил он.
– И что теперь? – спросил я, не надеясь, что мне ответят.
Самолет покатился по земле. Снова русские прошмыгнули сквозь наш строй и сбросили бомбы на посадочную полосу. Наши зенитки стреляли в промежутки между нами. Но в конце концов все обошлось.
Я наконец «счастливо прибыл» в сталинградский «котел». Самолет добежал до края аэродрома. Открылись люки, и экипаж стал сам выталкивать из самолета бочки с горючим. Я вылез на крыло, попрощался с ними и огляделся. Поперек полосы шли к нам, спотыкаясь, оборванные, плохо одетые раненые солдаты. Они отчаянно пытались попасть на самолет и улететь. Но летчики уже закрыли люки, и все три мотора заревели. Крики, команды, чьи-то слова «мы не хотим здесь остаться насовсем!» были последним, что я услышал от летчиков.
Двигатели взвыли, и самолет двинулся с места. Они взлетели по собственной инициативе, не имея никаких указаний и не связавшись с пунктом управления полетами. Самолет исчез в темноте, и кричащие раненые, которые не один раз пытались ухватиться за самолет, тоже исчезли. Несколько их ползало в снегу на четвереньках, ругаясь и хныча. Они были грязными, неопрятными, заросшими бородами, изнуренными, в пропитанных кровью повязках, обмотанными тряпками как цыгане и совершенно забывшими о дисциплине.