Будь проклята Атлантида!
Шрифт:
– Слушай, сестренка, - закричал он, - как мы раньше не подумали! Надо оставить им вести – там, куда они первым делом кинутся, приплыв.
– Листы сгорают или гниют, - покачала головой Тейя.
– Не на листах! На камне – очень большие знаки! Здесь, - он показал на башню, - нарисуем. Кто подплывет к Атле, сразу увидит.
Так всегда было у Ора: только ухватить самый край замысла, а потом выдумки налетают, как комары. Тейя хмурилась, боясь поверить в избавление.
– В Долину Древа поедем! – спешил Ор. – Выбьем знаки на стенах твоего дома и над гротом Феруса. У Инада стайку ибров
– Мой большой добрый брат! – певица прижалась лицом к плечу Ора. – Опять ты спасаешь меня. Ох, если бы ты знал, как я боялась остаться!
С утра в гавань повалили борейцы. Оглянувшись – видят ли люди Инада, воины с размаху швыряли в океан копья, топоры и даже женские украшения.
– А вот и род покойной Реи! – встрепенулся Инад. – Славно их вооружил этот бронзоненавистник! – В воду летели длинные мечи, панцири и шлемы воинов Италда. Ибры провожали обезоруженных свистом.
Башню в гавани Ор оставил напоследок – не будет страха опоздать к кораблям. Была и еще хорошая мысль – не брать Тейю. Но тут гийское упрямство наткнулось на еще более сильное – женское. Они выехали утром с тремя десятками ибров, радующихся случаю размяться. Далеко стороной объехали дворцовую площадь со зловещим шатром, украшенным молниями. Но стоянки либов и пеласгов нельзя было миновать.
Когда на дороге между ними показались рогатые конники, с обеих сторон бросились толпы людей.
– Пробиваемся вперед или к своим? – спросил старший у Ора.
– Они без оружия! – первой заметила Тейя.
Впереди бежал почти голый либиец. Его широкую грудь вперемешку пятнали следы львиных и волчьих зубов.
– Люди Светящегося!.. Скажите… - воин задыхался от бега. – Правда, что он… не велел мстить?
– Разве Хамма не передала вам? – удивился Ор.
– Сказала! – воин перевел дух. – Только как поверить? Неужто можно отказаться от мести?
– Ты бы не смог, - сказал Ор, - и я тоже. А он перед самой гибелью повторил: «Ни одной матери, ни одного воина не оставить!»
«Не велел!» «Не бросят!» - зашелестело по растущей толпе. А с другой стороны уже набегали пеласги.
«Эх, воины! Кого не уберегли!» «Эй, люди! Меня слушайте: не умер Приносящий свет! Обиделся, что не поверили ему, - ушел». «Обещал – скоро опять приду!» «А про Севза брат Светящегося сказал: у злого копья два острия – вторым себе в брюхо!»
А Севз, сидя в шатре, слушал сбивчивые донесения шакалов и бормотал бессильные проклятия.
Знаки - и на доме Тейи и над гротом – вышли яркие, хорошо видные издалека. И у поворота от Долины к Атле оставили весть на высокой стене храма.
Вернувшись в Атлу, они не нашли больших перемен. Только еще чаще взгляды истомившихся людей обшаривали океан.
А корабли первым увидел Ор. Вися на аркане у самого верха башни, он дорисовывал последнюю фигурку в послании Паланту: веселую и храбрую птичку, Праматерь своего рода. И вдруг, ненароком обернувшись, увидел у горизонта желтые пятнышки парусов. Он заорал так истошно, что ибры, дремавшие наверху, у конца аркана, решили, что порвался ремень. А узнав, в чем дело, кинулись с башни, оставив Ора висеть на стене.
Хохоча, как котт, и ругаясь, как бореец, он кое-как
Этот день, весь следующий и утро третьего остались в памяти, как какой-то вихрь криков и беготни, улыбок и слез, и бесконечных радостных воплей, от которых звенело в сердце и в ушах. Из сумятицы, как камни из пенных водоворотов Стикса, высовывались отдельные мгновения – самые радостные, самые горькие, а то и просто случайно запомнившиеся: скрип первого корабля, обдирающего борт о камни пристани. Угловатое, на глазах чернеющее от страшной вести лицо Зогда. Блестящие спины либов, таскающих на корабли мешки с едой.
Еще Ор запомнил вереницы людей – род за родом, медленно, дрожа от нетерпения, придвигающиеся к сходням, длинноголового пожилого оола с атлантской девчушкой на руках, черную собаку с белым пятном на лбу. Она радостно бежала впереди кучки пеласгов, заботливо оглядываясь на новых хозяев.
А потом – Севз с Гехрой подъехали к краю пристани и спешились у сходней. Коней тут же забили и разрезали на дымящиеся куски. Гехра первой поднялась на палубу, а шедшему сзади Севзу ибр преградил путь. «Меч!» - сказал он. Громовержец, багровея, положил руку на копье ибра, и оно треснуло в страшном кулаке. Но ибры уже набегали, жарко молясь, чтобы убийца заартачился. Гехра обернулась.
– Брось! – сказала она. – Ну!
Севз отстегнул меч, уронил в воду и, сгибаясь под тяжестью собственных плеч, взошел на корабль. Следом, затравленно озираясь, скользнуло несколько шакалов.
И вот – одинокая фигура Инада на пустой пристани. Он обвел ее взглядом из конца в конец, поднял глаза на пустые улицы, уходящие к городу, на холмы, горбящиеся на западе, и повернулся спиной к Атлантиде. Он выполнил последнюю волю Приносящего свет – никого не оставил!
Корабли выбирались из горла гавани. Люди бросали взгляды на Срединную, чтобы потом два десятка дней до слез в глазах смотреть на восток.
– Развязались с этой акулой! – сказал дородный Эстипог тощей, но величавой старухе, кивая на Атлантиду. – Теперь можно с Посдеоном кое-какие счеты свести: за те три ладьи и…
– Я тебе сведу! – Мать показала вождю костистый кулак. – Пятьдесят лет детей рожать надо, а не счеты сводить!
– Титанов нет, а небу хоть бы что! – Зогд отвернулся от Срединной и, волоча ноги, пошел вниз. Впервые выдалось время погоревать.
– Что приуныл! – Гехра игриво ткнула в бок мужа. – Домой приедем – самый большой табун тебе доверю. Лучше всякого войска!
– Сперва еще придется Айда и Гезд повидать! – огрызнулся Севз, и, отвернувшись от враз поскучневшей Гехры, смерил взглядом Срединную.
– Может быть, что и не вышло, - пробормотал он, - но титанов я сокрушил! Этого у меня никто не отнимет.
Мельком взглянув на землю своего десятилетнего рабства, Хамма достала припасенную ткацкую раму и кликнула нескольких мужчин потолковее:
– Вот тут сядьте! – сказала она строго. – Буду учить вас хорошую ткань делать.
– Смотри! – показал Ор Тейе на медленно окунающуюся в волны башню. – Даже отсюда прочесть можно!