Будь счастлив, Абди!
Шрифт:
Из ущелья между сопками дохнул огненный ураган. Как спички, сломал двадцатиметровые деревья, телеграфные столбы, смел деревянные постройки у пристани, слизнул песок, перемешал все и швырнул далеко в бухту.
Отвесная тридцатиметровая скала у дота № 16 дрогнула, будто кто гигантским топором стукнул ее по макушке. От нее отделился пласт и, распадаясь в воздухе на огромные глыбы, рухнул на крайние дома поселка…
Люди лежали на земле. Оглушенные, перепуганные, но живые.
Страшная сила встряхнула сопку. Воздух, ставший тяжелым, как свинец, пронесся по туннелю, ударил в грудь, будто оловянных солдатиков расшвырял солдат. Сверху,
— Раненые есть? — первым подал голос Кисурин.
— Ерунда, товарищ капитан, — сказал кто-то, — царапины.
— Тогда осторожно вперед. Гранат не бросать.
Обходя упавшие глыбы, перебираясь через завалы, автоматчики ползли вперед. В тишине звякнул металл, кто-то задел автоматом за камень. И тотчас из темноты хлопнул пистолетный выстрел. Еще. Еще. Ему ответили короткие очереди автоматов.
— Сдавайся, Кацумата! — крикнул Кисурин.
— Порусяй, капитана! — по-русски выкрикнул Кацумата и выстрелил пять раз подряд.
Пули процокали по каменной глыбе, за которой лежал капитан. Кацумата стрелял на голос. Кисурин считал выстрелы. Восемь!.. Обойма вся. Неужели есть запасная?..
— Не стрелять! Взять живым! — тихо приказал капитан и, выставив руку из-за камня, мигнул фонарем… Выстрела не последовало.
Кацумата пошарил в кармане. Проклятие! Запасной обоймы не было. Он швырнул в темноту, туда, где затаились русские, ненужный уже пистолет. Деваться некуда! Путь отрезал высокий, до потолка, завал. Конец, понял Кацумата. Сейчас его схватят русские… Ох, как он их ненавидит! За все!.. Но есть еще выход. Осталась еще граната. Он умрет, как настоящий самурай!.. Он хотел последний раз в жизни гордо крикнуть «бандзай». Набрал полную грудь воздуха… Но из горла вырвался дикий звериный вопль, полный тоски и ужаса. Он рванул веревочку взрывателя и прижал гранату к виску…
Грохнул взрыв. И бывшего начальника лагеря военнопленных, кавалера трех орденов «Восходящего Солнца», самурая Масаносукэ Кацумата не стало.
Сандзо и ефрейтора Колю Круглова нашли в кустах чуть выше источника. Обоих прошила в грудь длинная пулеметная очередь…
Когда их перенесли в комендатуру, капитан, только что вернувшийся с места взрыва, спросил фельдшера:
— Будут жить?
— Очень много крови потеряли. Я сделал все, что мог… Теперь вся надежда на организм.
— Глупости! — закричал капитан. — Врача нужно. Операцию. Дать им крови… Кругом столько людей. Неужели ничего не можешь?!.
Фельдшер растерянно развел руками и отвернулся. Коля Круглов был его лучшим другом.
Капитан вызвал по телефону командира взвода связи:
— Лейтенант! Связь со штабом армии держишь?
— Так точно, товарищ капитан. По рации. В исключительных случаях.
— Вот сейчас и есть исключительный! — перебил его капитан. — Приказываю передать радиограмму. Записывай! «Члену Военного совета армии генералу Новикову… При попытке предотвратить вражескую диверсию тяжело ранены разведчик Круглов и японский мальчик. Положение критическое. Большая потеря крови. Нужен опытный хирург. Капитан Кисурин».
Через полчаса лейтенант положил перед капитаном бланк: «Кисурину. Гидросамолет с хирургом выслал. Встречайте. Новиков».
Сандзо бредил. Метался. Что-то кричал. Фудзико, сидевшая рядом с сыном, позвала капитана:
— Он что-то говорит по-русски. Вас зовет.
Капитан подошел, прислушался, Сандзо выкрикивал что-то по-русски и по-японски: «Най [43]
43
Не (отриц. частица).
44
Воровать.
А Коля Круглов лежал почти рядом, но ничего не слышал. Лежал тихо. Не стонал. Только при дыхании из уголка рта выползала тоненькая красная струйка. Фельдшер вытирал ее марлевым тампоном, а она выползала коварной красной змейкой снова и снова.
Светало. Где-то невидный в небе гудел самолет. Гул приближался и опять затихал. Люди у комендатуры волновались. Красные хвосты ракет взлетали к низкому небу и бесследно исчезали в облаках. Наконец гидросамолет пробил облака, заскользил по тихой воде бухты и остановился, качая крыльями у наспех починенной пристани.
Операционную устроили во второй комнате комендатуры. Хирургу помогали врач, прилетевший с ним, и фельдшер…
Через час капитан Кисурин лежал на столе рядом с Сандзо. Повернув голову, он видел, как постепенно розовеет бледное желто-восковое лицо мальчишки.
— Берите еще, товарищ полковник. Берите, сколько надо, — просил он хирурга.
— Хватит, дорогой, хватит, — гудел бас хирурга. — А то его подниму, а ты с ног свалишься.
На немой вопрос капитана полковник ответил:
— Не волнуйся. Будут жить. Оба.
После переливания крови у Кисурина закружилась голова. Навалилась ужасная слабость. Но, несмотря на категорический приказ хирурга лежать, капитан тихонько встал и шмыгнул в двери. И как раз вовремя. В бухту входил большой катер из штаба бригады. На носу катера выделялась громоздкая фигура полковника Дементьева в кожаном реглане. А за ним виднелись зеленые фуражки пограничников.
День коменданта только начинался.
Сандзо очнулся в полдень. Темными раскосыми, еще покрытыми поволокой беспамятства глазами он скользнул по лицам близких и чуточку улыбнулся. Фудзико от радости бросилась перед кроватью сына на колени и прижалась лицом к его руке. У старого Такита, за ночь постаревшего еще будто на десять лет, дернулась щека и из глаз выкатились две слезинки, Когда Сандзо прикрыл глаза и задремал, старик вынул изо рта давно потухшую трубку и задумчиво сказал:
— Теперь у Сандзо два отца… Мой сын Сэйки дал ему жизнь. Ты, Кисури-сан, дал ему кровь… Удивительные вы люди, русские… Сумимасен [45] , Кисури-сан… Сумимасен.
А. Корольченко
Там, где солнце в зените
В автомобиле нас двое: я и Али. Али — мой неизменный спутник во всех поездках. Он учился в Советском Союзе, получил диплом механика и теперь совмещает две… нет, три специальности: механика, водителя и переводчика. По-русски изъясняется довольно сносно.
45
Теперь мне вовек с вами не рассчитаться.