Будь со мной честен
Шрифт:
Фрэнк перевернул страницу.
– Так и вижу его спящим среди пионов во фланелевом ночном колпаке. Ты знала, что лошади спят стоя? А это дядя Джулиан.
Он указал на фотографию молодого человека в вышитых джинсах и ожерелье с крупными бусинами, без рубашки, с сигаретой за ухом, сидящего на заборе – наверное, том самом. Через плечо у юноши висела тисненая кожаная сумка. У него была мускулистая грудь и длинные светлые волосы с бакенбардами, которые вошли в моду у хиппи после Лета любви. Поразительно красивое лицо юноши
– Ух ты, – сказала я, – какой красивый парень.
– Был. Он тоже умер.
– А с ним что случилось?
– Выпал из окна, когда навещал мою маму в колледже.
– О господи, как?
– Не знаю, – передернул плечами Фрэнк. – Его выгнали из колледжа за плохие оценки. Наверное, Джулиан очень сильно задумался о том, что скажет своей маме, и не заметил, как окончился пол. Помнишь, как Хитрый койот упал в пропасть, не заметив, где кончается скала? Хочешь посмотреть фотографию отца моей мамы? Он, кстати, тоже умер.
Фрэнк показал мне фото представительного молодого мужчины в военной форме.
– Дедушка был врачом, его тоже звали Фрэнк. Это сокращение от Фрэнсис. Мама назвала меня в честь дедушки и дяди, потому что ей трудно придумывать имена. Доктор Фрэнк ушел добровольцем на Первую мировую войну, которую называли Великой. В то время ведь никто не знал, что будет вторая. Хотя, учитывая огромные репарации, взвалившие на Германию непосильную финансовую ношу после поражения в первой, мировое сообщество могло бы и догадаться.
– А что случилось с доктором Фрэнком?
– Кровоизлияние в мозг. Говоря простым языком, у него взорвались мозги. Вся мамина семья умерла за короткое время, с разницей около года, только отец ее прожил дольше остальных. Он родился в тысяча восемьсот девяносто четвертом, а умер в тысяча девятьсот семьдесят шестом. Первым пришел, последним ушел.
– Ничего себе, – сказала я. – Если бы он дожил до сегодняшнего дня, ему бы сейчас было сто пятнадцать лет.
– Вероятно, он рад, что не дожил, хотя мне его очень не хватает. Думаю, у нас много общего.
Фрэнк пролистнул еще несколько страниц с черно-белыми фотографиями: мать Мими в раздельном купальнике, похожем на пуленепробиваемое белье, в косынке и с ярко-красной помадой, превратившейся на снимке в черную. Доктор Фрэнк улыбается жене, накидывая ей на плечи смокинг – это их свадьба. Невеста смотрит прямо в камеру и радостно улыбается. Еще одна пожелтевшая газетная вырезка, на сей раз без фото.
«Мари Эллен Бэннинг сочетается браком с Джулианом Фрэнсисом Гиллеспи.
Под тончайшей старинной вуалью…»
Дальше я прочесть не успела: Фрэнк перевернул страницу. На следующем снимке маленькие Джулиан и Мими с испачканными шоколадом мордашками, держась за руки, смеются над разоренным тортом со свечками. Еще на одном, стилизованном под рождественскую открытку, они постарше, сидят спиной к спине
Цветные фотографии слегка поменяли оттенки. Моментальный снимок Джулиана в бейсбольной форме, стоящего на питчерской горке. Лицо и волосы выцвели до бледно-зеленого цвета. Он же на выпускном вечере – в небесно-голубом смокинге, лицо и волосы пожелтели от времени, галстук завязан вокруг головы на манер летчика-камикадзе, а рука обнимает пустое место, где должна стоять девушка. Мими – похоже, на своем собственном выпускном, в блестящем черном платье и академической шапочке, очень серьезная.
Фрэнк закрыл альбом и положил рядом с собой.
– Конец, – сказал он. – Все, кто есть в этом альбоме, умерли, не считая мамы.
– Понятно, – ответила я и сменила тему: – Есть хочешь?
На самом деле я думала об отце Фрэнка. Ни одной фотографии. Его здесь нет, потому что он еще жив?
Очевидно, доктор Абрамс не ошибалась по поводу сверхъестественной интуиции.
– У мамы где-то есть фотографии моего папы, только она говорит, что он не принадлежит к нашей семье, поэтому его нет в альбоме.
– Потому что он… не… – Я запнулась, не зная, как закончить мысль.
– Ты хотела сказать «не умер»? – пришел на выручку Фрэнк. – Возможно. Я никогда его не видел.
– А на фотографиях? – спросила я.
– На фотографиях видел. Только мы их прячем, потому что мама огорчается. И вообще, у нас не принято о нем говорить.
Фрэнк засунул альбом под мышку.
– Я умею делать вафли. И никогда не проливаю тесто.
– Обожаю вафли, – отозвалась я.
Он помог мне подняться. Я уже знала Второе правило: мне можно взяться за руку Фрэнка, если инициатива исходит от него.
– Еще бы тебе их не любить! – сказал он. – Ты же не сумасшедшая.
– Откуда ты знаешь? – спросила я по дороге на кухню.
– Дети в школе говорят, что я сумасшедший, а ты совсем на меня не похожа. И вообще, просто знаю. Я знаю много интересного. Например, что Томас Джефферсон купил свою вафельницу во Франции.
– Везет тебе. Когда я хочу что-то узнать, мне приходится искать информацию, а ты просто напичкан всевозможными сведениями. Как тебе удается столько всего запомнить, Фрэнк?
– Мама говорит, что из-за перегруженности информацией я не чувствую нюансов. Наша вафельница из Китая. Мы заказали ее через каталог «Вильямс Сонома». Они устроили распродажу для самых важных клиентов.
Он придвинул табурет к столешнице, влез на него и, поднявшись на цыпочки, дотянулся до коробки с вафельницей на самой верхней полке.
– Постой, – сказала я. – Давай я тебе помогу.
Дальше все произошло очень быстро.
– Нее-ее-еет! – завизжал Фрэнк и выпустил коробку.