Будь со мной
Шрифт:
марионетка. Максим Георгиевич молчал всю дорогу. Лишь бросал на меня полные
беспокойства взгляды. А я силилась держать лицо. Ну и пусть оно одеревенело. И
плевать, что нос красный и губы синие. Даже лучше, если он, наконец,
разочаруется во мне и не будет больше преследовать. Вызовет такси и отправит
куда подальше.
Екатерина Васильевна, увидев меня, зашмыгала носом и принялась вытирать
катящиеся по морщинистым щекам слезы. Я зажмурилась,
жалостливого, полного немого укора взгляда. Меня отнесли наверх, раздели - до
нижнего белья - и опустили в горячую ванну. Затем напоили горячим вином со
специями, насухо вытерли махровым полотенцем и, подождав, деликатно
повернувшись ко мне спиной, пока я сниму дрожащими руками лифчик с
трусиками и переоденусь в пижаму, уложили в постель. Уже в кровати я
почувствовала соль на губах, провела пальцами по щекам и обнаружила, что
плачу. Закрыла ладонями лицо и разрыдалась - беззвучно, вздрагивая всем телом.
И вдруг услышала полный боли голос:
– Саша, пожалуйста, простите меня. Я не должен был преследовать вас. Чертов
эгоист! Я совершенно потерял голову. Ведь понимал, что ставлю вас перед
сложным выбором. Но я обещаю, что больше не побеспокою вас. Вы можете
оставаться здесь, пока не почувствуете себя лучше. Потом я отвезу вас домой и...
Надеюсь, те страдания, которые я неосознанно причинил вам, скоро забудутся и
вы будете счастливы.
Когда за Максимом захлопнулась дверь, я ощутила почти физическую боль.
Словно меня кто-то ударил в живот. Его слова разрывали меня изнутри. Хотелось
кричать, плакать, выть. Я уже соскочила было с постели, чтобы вернуть его, когда
почувствовала сильное головокружение. Все поплыло перед глазами и, я потеряла
сознание.
Вечером того же дня я попросила Максима Георгиевича отвезти меня домой. На
все уговоры Екатерины Васильевны остаться я только сильнее сжимала губы и
прятала заплаканные глаза.
Максим Георгиевич, не проронив ни слова, помог мне собрать вещи и отнес их в
машину.
В дороге мы не разговаривали - совсем. Это были самые тяжелые сорок минут в
моей жизни. Сердце разрывалось на части. Слезы застилали глаза. Я лишь
ожесточенно терла их кулаками и усиленно пыталась сфокусировать взгляд на
проплывавших мимо деревьях. Я ненавидела себя - за слабость, нерешительность
и за еще кучу своих недостатков. Когда-то люди боролись за свою любовь, дрались
на дуэлях, бросали все и ехали за супругами в ссылку, умирали во имя любви. Я же
сижу рядом с любимым человеком и вместо того, чтобы наслаждаться
счастливыми
Дура! Сама виновата. Не нужно было переходить черту. Позволила себе слишком
многое. Вот и расплачивайся теперь. И не разводи влажность. Уж этим вряд ли
сейчас поможешь.
Я с силой втянула воздух, вытерла мокрые щеки и, сделав над собой усилие,
взглянула на Максима Георгиевича. И слезы вновь заструились по щекам: его
лицо было бледным, осунувшимся, губы плотно сжаты, взгляд, сосредоточенный
на дороге, грустный, опустошенный, полный немого страдания. Руки с силой
сжимали руль, так что на них проступили жилы. Он, видимо, заметил мой взгляд.
Я увидела, как он с трудом сглотнул, но головы не повернул.
Закусив губу, я вновь отвернулась к окну. Я нутром ощущала исходящие от него
волны отчаяния, боли, бессилия, и лишь глубже втягивала голову в плечи и
сильнее вонзала ногти в ладони.
"Прости, любимый. Прости меня... Прости..."
ГЛАВА 7
ВЕСНА ПО ГОРОДУ ИДЕТ
Ты не со мной, но это не разлука,
Мне каждый миг - торжественная весть.
Я знаю, что в тебе такая мука,
Что ты не можешь слова произнесть.
Анна Ахматова
Максим Георгиевич сдержал слово.
С тех пор я редко видела его в школе. А когда мы все же случайно встречались, он
сухо здоровался и поспешно проходил мимо. Словно я прокаженная какая-то.
Даже Инна заметила, что директор как-то странно себя ведет.
– Обычно он останавливался, вежливо интересовался как дела, острил и смеялся
над шутками других, - заметила она однажды.
– Но в последнее время его словно
подменили: постоянно какой-то хмурый, раздраженный, после работы - сразу
домой. Елена Вячеславовна пожаловалась, что пригласила его как-то в ночной
клуб, а он нахмурив брови, заявил, что уже стар для подобных
времяпрепровождений. Представляешь? Что-то с ним не так, ты не находишь?
Может он влюбился?
– Занят, наверное, - отмахнулась я нарочито равнодушно.
– А к тебе он клиньев не подбивал?
– насмешливо поинтересовалась Инна.
– Еще скажи, что он в меня влюбился, - постаралась я перевести все в шутку.
– Мне показалось, что он неравнодушен к тебе...
– Вот именно что "показалось", - невесело усмехнулась я.
Больше мы этот разговор не поднимали. Я вообще старалась как можно реже
встречаться с Инной в приватной обстановке - боялась, что она все-таки выведет