Будь со мной
Шрифт:
Она выглядывает из окна, правда, ты не имеешь ни малейшего понятия, на что именно смотрит. За окном кромешная тьма, и только фары высвечивают серпантин дороги. Когда шоссе забирает под горку еще резче, ты переключаешь передачу.
— Он что, друг Софи? — спрашиваешь ты.
Эта часть вечера интригует тебя больше всего: как за их столом появился молодой человек, одетый в обычные джинсы и клетчатую рубашку. Ты отметил и это, и все остальное: растрепанные волосы, бороду, кожаные браслеты и серебряный гвоздик в носу. Ему самое место развлекаться на каком-нибудь карнавале или продавать дешевые солнцезащитные
— Да нет, они только что познакомились, — отвечает Сара.
Больше ты ничего не говоришь. Подъезжаешь к главному дому, выключаешь мотор и какое-то время продолжаешь сидеть в машине. Из дома доносится приглушенный лай собак. И больше ничего.
— Ты держал меня за руку, — произносит она.
Ты переводишь на нее взгляд. Она поворачивает голову, и вы оказываетесь лицом к лицу.
— Да, — говоришь ты.
На мгновение повисает пауза.
— Хочешь зайти?
Прижатая к краю кухонного стола, Сара дает себе мысленное наставление: «Я хочу запомнить это».
Она уже забыла, как выглядит животный голод. Забыла, каково это, чувствовать на своей коже прикосновение чужих рук, когда тебя держит, сжимает в объятиях кто-то сильный, ощущать натиск поцелуев этого человека, имеющих легкий привкус вина и старых воспоминаний. От него доносится едва ощутимый запах бальзама после бритья, чистого пота, теплой кожи. Его щека трется о ее щеку, как наждачка. Все действо, точно шепот прошлого, выплывает из тумана и снова исчезает в нем.
Ее непослушные от выпитого пальцы одеревенели.
— Ты уверена? — спрашивает он, не выпуская ее губы из своих.
— М-м, — отвечает она, как будто вместе со всем прочим разучилась говорить.
— Тогда пошли, — произносит он, резко прекращает ласки, берет ее за руку и выводит из кухни.
Сара на секунду задерживает взгляд на Тесс, которая наблюдает за ней. Она представляет, как на морде Тесс мелькает некое осуждение, и начинает хихикать от этого образа.
— А здесь, наверху, прохладно, — говорит он, когда они поднимаются в спальню. — Ты не замерзла?
Она трясет головой; чувствует жар и один за другим срывает предметы одежды. Не то чтобы очень эротично… Но она давно забыла все правила соблазнения. Нужно вести себя немного дразняще, ведь так? Хотя, пожалуй, время игр прошло. К тому же он все это видел.
Она думает, что в более трезвом состоянии уже начала бы волноваться из-за всех тех частей тела, которые были куда более упругими в их прошлый раз, больше двадцати лет назад, а ныне потерявших первозданную форму: обвисший живот, в котором она выносила двоих детей, бледные следы растяжек, мешки под глазами.
Непохоже, чтобы он обращал на все это внимание или чтобы его волновали подобные детали, к тому же сейчас темно и он торопится, стаскивая собственные джинсы и снова хватаясь за нее, не успев до конца высвободиться из штанин, — это обнадеживает.
«Ты достаточно набралась, чтобы не зацикливаться на мелочах», — думает она про себя. Он снова спрашивает: «Ты уверена, что хочешь?», как будто ждет, что сейчас она его внезапно оттолкнет. В конце концов, он-то ведь трезвый.
На нее волной накатывает голод, неудовлетворенность, отчаяние.
— Просто трахни
Именно так он и поступает.
Сара просыпается еще до рассвета.
Во рту пересохло, язык — как кусок резины, потому что она спала на спине с открытым ртом. К тому же, скорее всего, еще и храпела, правда, учитывая, что поблизости нет никого, кроме собак, это не имеет никакого значения.
Эйден, если он вообще тут был, давным-давно исчез.
С минуту она лежит неподвижно и думает о случившемся в пабе. Сколько она выпила? Тогда казалось, вроде бы немного, но Софи все подливала и подливала вина, приговаривая, как хорошо, что Сара наконец не за рулем. А еще Сара нервничала из-за того, что нужно всех знакомить с Эйденом. Конечно, о нем ей не стоило волноваться. Он тот еще игрок. Кажется, все остались от него в полном восторге.
Какое-то время она продолжает сидеть на краю кровати, прежде чем вытянуть ноги и встать; идет в туалет и моет кажущиеся липкими руки. Потом до дна выпивает полный стакан холодной воды и, покончив с ним, тяжело вздыхает. Наливает еще стакан и делает несколько глотков, выключает свет в ванной и возвращается со стаканом в спальню.
Часы показывают половину третьего.
За окном снова поднялся ветер, и она слышит, как он рвется в окно. Здесь, наверху, всегда бушует стихия; даже через двойную раму ветер то и дело бьется в стены и стекла, так и норовя забраться внутрь. Он воет, и скулит, и скребет что-то в цементной кладке, обрываясь лишенным мелодии свистом. Она забирается обратно в теплую постель.
Вспоминает, как Эйден держал ее за руку; не знает, как выходила из бара. Помнит только, что сидела в машине перед домом и приглашала его войти. Помнит прикосновение его тела, твердого и сильного, которое прижималось к ней.
Он не уставал спрашивать, уверена ли она, словно ему хотелось пойти на попятную, но не хватило храбрости сделать первый шаг.
«Вот дерьмо, — думает она. — Больше никогда не буду пить. Мне не хватает уверенности. Я совсем забыла, как это все работает».
Когда Сара выводит собак на прогулку, машины Эйдена не оказывается на месте. Она задается вопросом, уж не устроил ли он побег — решил в итоге не оставаться и уехать в Лондон или погостить у друзей, и все в таком духе. Она бы не стала его винить. В тусклом сером свете дня, приняв душ и одевшись, она решает, что вчерашняя ночь — это сплошной чудовищный конфуз.
Бо`льшую часть дня ее мозг ощущается твердой плотной массой, точно слишком сильно взбитый крем; она берет в студию бутылку воды и регулярно отпивает из нее, пока рассматривает иллюстрацию, над которой работает для «Поросенка из сахарной ваты в цирке». Само собой, в ее цирке нет животных, по крайней мере, в привычном понимании. Акробаты у нее — мыши, шпрехшталмейстер [4] — слон, а клоуны — стайка ненормальных чаек. Она приходит к выводу, что идея с чайками не работает; думает о том, что клоунами по-хорошему должны быть мартышки. Но она терпеть не может предсказуемость.
4
Работник цирка, ведущий представление.