Будь со мною нежен
Шрифт:
К своему огорчению, он понял, что Уизи и не думала сдаваться.
– Когда Опра спросила, писал ли ты песни во время гастролей, – продолжала она педантично, – ты ответил, что не можешь сосредоточиться в битком набитом автобусе и сочиняешь только в уединении гостиничного номера.
– Верно.
В комнате воцарилось напряженное молчание.
– Видишь? – торжествующе воскликнула Уизи. – Ты и сам не умеешь адаптироваться к окружающим условиям.
– Подловила… – Харрисон замолчал, не чувствуя особой охоты признаваться в собственном лицемерии. – Действительно, ты права.
Несмотря
– Гейдж, будешь кофе? – спросила Тру, открывая дверцу буфета.
– Конечно, спасибо. – Он неловко мялся посреди кухни, словно незваный гость.
Харрисон мог бы составить ему достойную конкуренцию: он тоже стоял с мрачным видом, уставившись на носки своих ботинок.
– Ну как, ты готова? – взглянул он наконец на Тру.
– Как только удостоверюсь, что у Гейджа все нормально, – сухо ответила она, очевидно, не в восторге от поведения Харрисона.
Проклятье! Что ни случится – все катят бочки на него.
– А мне ты все равно нравишься! – подскочила к нему Уизи и с улыбкой бросилась на шею.
– Ну ты даешь! – заявил он обиженно.
– Нравишься! Ты всегда со мной разговаривал, когда поливал мамины цветы. – Она обернулась к Гейджу: – Харрисон тебя любит, пусть иногда ты и заноза в заднице. Ведь такое со всеми бывает. И с Тру в том числе.
Щекотливая ситуация. И забавная. Но, хоть и с трудом, Харрисон все же удержался от смеха.
Гейдж как пень стоял посреди кухни. Да и Харрисон буквально остолбенел, что случалось с ним довольно редко. Тру, тоже явно ошарашенная чрезмерной прямотой сестры, стояла с открытым ртом.
– Так мы едем? – выдавила она наконец почти визгливо.
Харрисон вынул из кармана ключи от машины.
– Лично я давно готов.
Уизи как ни в чем не бывало зачерпнула себе добрый половник овсянки и объявила, наверняка возомнив себя Оливером Твистом:
– Умираю с голоду. Гейдж, тебе положить?
– Ммм… ладно, – согласился он вяло. – Хотя я предпочитаю начинать день с яичницы…
– Могу устроить, – тут же предложила Уизи.
– Нет. – Он осторожно подвинулся, словно приближался к спящему льву, а вовсе не к плите. – Пойдет и овсянка.
Тру сменила гнев на милость, снимая сумку с настенного крючка, и глаза ее искрились добротой и надеждой.
– Ну что, готовы, мисс Мейбенк? – Харрисон улыбнулся и протянул ей руку.
Тру охотно ее приняла, и он постарался не выказать своего волнения. Как хорошо, что им удалось покинуть кухню на мажорной ноте.
Дивная картина – мужчина выводит женщину на залитую солнцем дорожку и открывает перед ней дверцу роскошного «мазерати». Жизнь все-таки прекрасна!
Глава 13
В школьные годы, когда Тру наслаждалась своей популярностью, Харрисон одиноко бродил по краю пропасти. Нет, он не был угрюмым отшельником, но и компании активно не искал. По южным меркам, он носил необычайно длинные волосы, а его гардероб состоял из джинсов и футболки, купленных в самом дешевом магазине «Гудвилл».
Во
Если кто-то к нему подходил, он прекращал играть и с удовольствием принимал участие в разговоре. Тру периодически улавливала смех, доносившийся из этого дальнего угла. И все же Харрисон стоял особняком в школьном мире разборок и сплетен. Его мало интересовали успехи футбольной команды и любовные драмы, что сильно раздражало парней из компании Тру.
«Вот уж настоящий южанин, – презрительно комментировал Дабз, хотя сам между тем был типичным препстером, [19] звездой школьной футбольной команды и бойфрендом Тру. – Его папочка погиб во время тюремного бунта, через месяц после того, как угодил за решетку. Яблоко от яблони недалеко падает. Вот увидишь».
19
В западном мире так называют молодых людей, следующих тенденциям моды, но в то же время сохраняющих верность основополагающим традициям.
«Хватит, – останавливала его Тру. – Не будь таким жестоким».
Они могли разругаться в пух и прах, стоило затронуть эту тему, и тогда Тру целый день наказывала его своим молчанием. Но после уроков Дабз всегда извинялся, списывая излишнюю агрессию на банальную ревность. По словам Дабза, его напрягала эта дружба Тру с Харрисоном, пусть и с пеленок, и она прощала его, убеждая себя в том, что такая преданность добавляет романтики в их отношения.
Правда же заключалась в том, что ей ужасно хотелось вновь заговорить с Харрисоном, вспомнить их беспечное детство в «Раю песчаного доллара», и, завидев его в коридоре, она всякий раз готовилась сказать: «Эй! Ты еще не забыл, как я тайком уходила из дому и прибегала играть в трейлер-парк? Как мы часами сидели на пристани, наслаждаясь свободой и ничегонеделанием?.. А помнишь, как мы сыграли свадьбу в увитой жимолостью беседке? Ты был воином сиви, а я – твоей верной принцессой».
Но с ее губ не слетало ни звука, а Харрисон и не думал смотреть в ее сторону.
Как-то раз во время ленча она заметила, что его нет в любимом уголке двора. Одноклассники говорили, будто бы он решил прогулять весь оставшийся день. С недавних пор Харрисон всерьез увлекся прогулами, и Тру не на шутку заволновалась… Сфабриковав мамину подпись на самодельной записке от врача, она беспрепятственно покинула школу. В учительских кругах Тру слыла хорошей девочкой, и ни у кого не возникло сомнений в правдивости ее слов.
Она нашла Харрисона на той самой пристани в «Раю песчаного доллара», где когда-то проходили их детские игры, и молча села рядом.
– Каким ветром тебя сюда занесло? – Он не удостоил ее даже приветственным взглядом.
Прошептав про себя короткую молитву, Тру задержала взор на дряхлом спасательном круге, болтавшемся на другом краю причала.
– Мне жаль твоего отца. Я неоднократно пыталась это сказать, но ты не желал меня слушать.
– Прошло три года. Этот вопрос меня теперь совсем не занимает.